Юлия Врубель - Волшебник Летнего сада

А тем временем уже известный читателю Смирительный и работный дом, возводимый на набережной реки Пряжки на Матисовом острове, что в заречной части Коломны, был полностью достроен. За труд и усердие архитектор Шарлемань младший удостоился очередной награды, которая украсила петлицу его нового парадного мундира, поскольку Людвиг Иванович, что было вполне ожидаемо, продвинулся в чинах с произведением в коллежские советники.

Строгое и внушительное с виду четырёхэтажное здание исправительного заведения окружал высокий каменный забор. Забор этот, с глухими тяжёлыми стенами мог бы иметь вид совсем мрачный, а то и совершенно безнадёжный, когда бы не его монотонность не прерывалась, согласно замыслу архитектора, красивой чугунной решёткой с воротами перед центральным входом, что со стороны Мойки.

Внутреннее устройство заведения мало чем отличалось от условий обычной тюрьмы. Центр Исправительного дома занимала вместительная домовая церковь, от которой тянулись длинные коридоры со стенами, окрашенными унылой синей краской, а вдоль, по обеим сторонам, располагались маленькие камеры-одиночки с зарешечёнными окошками.

Днём, согласно установленным для заведения правилам, арестанты из числа лиц обоего пола – «предерзостных, нарушающих благонравие и наносящих стыд и позор обществу» – обязаны были все вместе усердно работать, а вечером их разводили по камерам для отдыха. Таким образом, посредством добросовестного труда и молитвы заключённые должны были перевоспитываться, чтобы покинуть заведение благопристойными гражданами…

Затеянную перестройку в крыле на первом этаже, которую, как нам известно, вёл младший Шарлемань, получив особое распоряжение, остановили – согласно другому, последовавшему вскоре указанию из того же источника, да так и оставили – в таком, как есть незавершённом, заброшенном виде. Недостроенное крыло было закрыто временной перегородкой и долгое время пустовало. Хотя, по правде говоря, это не создавало никаких неудобств, поскольку места для размещения арестантов и так оказалось с избытком. Исправительный дом за всё время его работы ни разу не заполнялся осуждёнными даже наполовину своих возможностей. Но, как любил поговаривать старший брат Людвига Ивановича, «ничего не делается просто так». И правоту его слов полностью подтвердили дальнейшие события.

Не бывает недостатка без избытка – куда-то прибудет, а где-то отнимется. Эта житейская мудрость всегда подтверждается неукоснительно. Как и другая – про свято место, что пусто не бывает.

Возможно, согласно именно этому правилу жизнь пациентов доктора Герцога начала заметно ухудшаться из-за увеличения числа больных в лечебнице. Встревоженный Фёдор Иванович вынужден был обратиться за помощью в Попечительский совет заведений общественного призрения. Вскоре в больницу прибыла авторитетная комиссия в составе трёх членов опекунского совета. Господ-попечителей встречал сам главный врач, а с ним ещё семь докторов, служивших в больнице согласно штату. Вместе с ними трудились шестеро фельдшеров, семеро надзирателей с помощниками, да несколько десятков сиделок и служителей.

Хотя попечители не обошли и трети помещений, но и того, что им было показано, оказалось достаточным. Господа, вытирая платками вспотевшие лбы и солидные лысины, разделили обеспокоенность доктора Герцога о том, что умалишённые содержатся в комнатах большим числом, чем положено, а оттого в палатах душно, тесно и для больных такое размещение неудобно до крайности. Главный врач объяснял, сокрушаясь, что дело дошло до того, что даже «буйных» пациентов вынуждено размещают по нескольку человек в палату, а персонал больницы, призванный наблюдать за порядком, справиться с таким количеством больных никак не может.

Спустя пару дней после посещения лечебницы комиссией туда изволила приехать сама великая княгиня Елена Павловна. Она, обходя заведение в сопровождении доктора Герцога, справилась о состоянии здоровья печально известного ей пациента, Арсения Векшина, и пожелала взглянуть на него. Доктор, не возражая, повёл высокую гостью в «беспокойное отделение».

Теперь в маленькой комнате, где раньше содержался один Векшин, стояли две кровати. Часть комнатушки была отделена простой перегородкой. Там, в закутке, привычно расположившись на полу у кадки с глиной, сидел тщедушный Арсений… Он поднял голову, без особенного интереса оглядел Елену Павловну и улыбнулся ей кроткой, почти младенческой улыбкой. Затем, не сказав ни слова, умалишённый вернулся к своему прежнему занятию. Сосед Арсения по комнате, другой больной, сидел за столом в неопрятном халате и, высунув кончик языка, старательно раскрашивал свистульки в виде птичек, обмакивая кисточку в гуашевые краски, замешанные на меду.

– Несчастный! – произнесла великая княгиня, сокрушённо глядя на Арсения, в то время как тот с увлечением раскатывал промеж ладоней бесформенный серый комок. – Невозможно представить, чтобы этот убогий был когда-то жестоким убийцей. Воистину нельзя изничтожить человека сильнее, нежели разрушив его разум.

Через неделю после посещения лечебницы члены опекунского совета, заручившись поддержкой великой княгини Елены Павловны, обратились с обстоятельным письмом к государю…

Император Николай Павлович, несмотря на занятость государственными делами, отнёсся к бедственному положению умалишённых с сочувствием. Да тут же предложил своё решение вопроса, почти не задумываясь. Для начала государь направил комиссию в новое здание Исправительного дома, дабы выяснить возможность организации там «особых покоев». А совсем скоро в заброшенном и пустовавшем крыле возобновилась работа. Притом неожиданно для всех обнаружилось, что длительных серьёзных доработок там и не требуется. Помещения, скрытые до того за временной перегородкой, по мнению специалистов, замечательно подходили для размещения душевнобольных. И как было не подивиться мудрости и исключительной прозорливости государя! Впрочем, эти замечательные качества монарха были и без того известны подданным.

Единственным недостатком нового отделения оказалось небольшое количество комнат, передаваемых в ведение больницы. А потому туда перевели только тех пациентов, которые больше других нуждались в удобных условиях содержания.

В число этих привилегированных включили и больного Векшина. Говоря по совести, условия, в которых проживал Арсений последнее время, считались в мерках лечебницы вполне себе нормальными. Вёл он себя тихо и хлопот персоналу больницы не доставлял. Да и сам больной на свои обстоятельства никому не жаловался. Но так получилось, что судьба Арсения Векшина решилась исключительно по настоянию высоких покровителей, которые потребовали лучших условий содержания именно этого пациента. Выходит, что не так уж ошибся Арсений, утверждая в разговоре с Шарлеманем, что не всякое добро во благо.