Юлия Врубель - Волшебник Летнего сада

Князь Вяземский обладал трезвым и вполне прагматичным умом. Однако не все события, которые пришлось наблюдать ему в течение собственной жизни, имели разумное и ясное объяснение.

– Я думаю, ваше высочество, что поставить окончательную точку в этой истории сможете только вы сами.

– Да, – с неожиданным спокойствием произнёс Михаил Павлович. – Примерно такого ответа я от тебя и ждал. Спасибо, что выслушал и отнёсся к моей болтовне с серьёзностью…

Они посидели почти до полуночи, а после душевно расстались, чтобы больше никогда уже не встречаться.

Несколько месяцев спустя у старшей, самой любимой дочери Михаила Павловича, Марии проявились характерные признаки чахотки. Болезнь быстро прогрессировала, и великий князь вместе с дочерью отправились для её лечения в Австрию, на лечебные воды. Там, в Вене великая княжна Мария Михайловна скончалась буквально на руках несчастного отца.

В течение трёх следующих лет здоровье великого князя стремительно разрушалось… Его одолевали периодические кровотечения из носа, а нервные расстройства, которыми он страдал в последние годы, участились и заметно усилились. Серьёзно заниматься восстановлением здоровья Михаил Павлович не стал, несмотря на постоянные увещевания со стороны старшего брата.

Летом 1849 года великий князь отправился в Варшаву, чтобы принять участие в военном смотре.

В ночь накануне смотра Михаила Павловича потревожил навязчивый сон – тот самый, который упорно преследовал его уже долгие годы.

Женщина, одетая в исподнюю рубаху, упорно повторяла, шевеля бескровными губами: «Жертву, искупительную жертву…» И протягивала руку к постели спящего.

– Да, я готов. Я иду, – беззвучно произнёс Михаил Павлович и решительно протянул свою руку ей навстречу…

Ранним утром следующего дня великий князь следовал вдоль построения кавалерийской дивизии… Почувствовав себя плохо, он обратился к сопровождающему офицеру со словами: «Кажется, у меня немеет рука…»

Великого князя сняли с лошади и отвезли во дворец Бельведер.

В Варшаву немедленно прибыли великая княгиня Елена Павловна вместе с дочерью Екатериной – последней, оставшихся в живых из их пятерых детей. Михаил Павлович был искренне рад увидеть обеих. Жена и дочь, сменяя друг друга, провели у постели умирающего его последние дни… На пороге наступающей осени великий князь скончался.

Николай Павлович тяжело переживал потерю. Он сразу сник, поседел, заметно сдал и, как показало время, ненадолго пережил любимого младшего брата. Дочь великого князя, великая княжна Екатерина Михайловна, дожила до старости, оставшись последней хозяйкой Михайловского дворца.

Апрель 1851 года, дом 10 по Кузнечному переулку, квартира домовладельца

Утро для Ивана Евграфовича Картайкина наступало по обыкновению очень рано и всегда начиналось с незатейливого завтрака и просмотра свежих газет.

«Сообщаем об открытии нового магазина купца первой гильдии Иратова в нижнем этаже доходного дома Жако на набережной реки Фонтанки. Магазин торгует тканями и всевозможными изделиями из сукна производства собственной мануфактуры, а также и доставленными из Европы. Освещение в магазине производится газом».

Удовлетворённо хмыкнув, Иван Евграфович перевернул страницу «Санкт-Петербургских ведомостей»…

Последние десять лет отставной чиновник Картайкин единолично управлял суконной мануфактурой тестя. Предприятие под его началом развивалось вполне успешно, а Иван Евграфович постоянно совершенствовал производство. Недавно он выписал из Англии новые прядильные аппараты с ткацкими станами, надлежащими для выпуска особо тонкого сукна.

Набравшись опыта, бывший чиновник взвалил на себя и основные хлопоты по ведению коммерции, заменив Никанора Матвеевича, который уже почти отошёл от дел.

Несколько лет назад единственная дочь Ивана Евграфовича вышла замуж по любви за молодого, но подающего большие надежды художника. Дед, Никанор Матвеевич, был огорчён и крайне раздосадован неосмотрительным выбором внучки, но отец Ольги Ивановны решительно встал на сторону дочери. Природная доброта характера не мешала Ивану Евграфовичу твёрдо, а порой даже жёстко стоять на своём, когда дело касалось принципиальных решений. Никанор Матвеевич ценил эту особенность натуры своего зятя, которому со спокойной душой потихоньку передавал дела.

Молодые некоторое время путешествовали по Европе, а после обосновались в Италии. Приданое Ольги Ивановны вполне позволяло супругам за границей вести достойную жизнь. Однако Иван Евграфович считал нужным время от времени отсылать дочери дополнительно некоторые суммы, чтобы она не чувствовала себя ни в чём стеснённой.

Картайкин рассеянно просмотрел газетные заметки из новостей культурной жизни столицы.

«Русским историческим обществом принято решение о разыскании места погребения национального героя, князя Д. М. Пожарского. Общество направляет профессора М. П. Погодина, известного историка и литератора, на место поисков для участия и содействия, наделив господина Погодина особыми полномочиями».

«Недавно прибывшая в Санкт-Петербург известная сочинительница любовных романов мадам Картье принимает визитёров в апартаментах гостиницы «Лондон» в обычные для приёмов часы. Уже известно, что мадам Картье в ближайшее время будет назначена придворная аудиенция».

Ещё немного полистав газету и не найдя для себя ничего сколько-нибудь интересного, Иван Евграфович закончил с завтраком и принялся одеваться.

Дел у него всегда было более чем достаточно, и домой он возвращался обычно только к вечеру. На этот раз его немного задержал секретарь, который, пожимая плечами, передал хозяину конверт, только что доставленный на дом с посыльным. Картайкин согласно установленному правилу, просматривал корреспонденцию ежевечерне, о чём секретарь, конечно, знал. Однако тот, снова пожав плечами, пояснил:

– Велено вручить немедленно и в собственные руки. Посыльный из отеля в прихожей ожидает ответа.

– Афанасий, – тихо, сдерживая раздражение, сказал Картайкин секретарю, – в срочном порядке я читаю только письма от Никанора Матвеевича и из управления полиции. Всё остальное может подождать до вечера.

– Прошу прощения, но на письмо, полученное от них третьего дня, вы так и не ответили. А потому посыльному приказано дожидаться ответа.

Иван Евграфович чертыхнулся в сердцах и прямо на глазах секретаря вскрыл конверт. Оттуда он извлёк листок дорогой, надушенной бумаги. На нём по-французски изящным почерком было начертано следующее:

«Милостивый государь Иван Евграфович!