Эмма Хоутон - Тьма [litres]

Собравшись с силами, я включаю компьютер и открываю видеодневники, потому что прошлой ночью приняла решение. Но в тот момент, когда я листаю список к файлу Алекса и открываю его, я уже знаю, что найду его пустым.

Естественно, все видео исчезли. Кто бы ни украл таблетки из клиники, он, очевидно, воспользовался возможностью удалить любые доказательства, которые мог оставить после себя Алекс.

Я чувствую вспышку злости и разочарования. Несколько секунд я раздумываю пойти прямиком к Сандрин, показать ей пустой файл, но это бессмысленно: компьютерные записи покажут, что это я их удалила. Если я собираюсь перетянуть ее на свою сторону, мне нужно что-то более убедительное.

Вместо этого я вхожу в интернет и проверяю записи о смертях в Антарктике. Для такого опасного места их было удивительно мало за прошедшие годы и немногие из погибших – женщины. Самая примечательная – Ивонн Халлидей изучала климату в Моусоне, несчастный случай со снегоходом попал во все газеты. Женщина-технолог, которую звали, по стечению обстоятельств, Ванда [22], предположительно умерла от заражения крови на британской базе.

Намного меньше информации, что странно, о Наоми Перез, двадцативосьмилетней ассистентке администратора, найденной мертвой на льду два года назад, неподалеку от Хижины Открытия Скотта возле Мак-Мердо.

Меня охватывает волна грусти, когда я изучаю портрет Перез, опубликованный в новостной статье. Красивая, с длинными каштановыми волосами, струящимися из-под толстой вязаной шапочки.

Могла ли это быть «pauvre fille» Жан-Люка?

Его бедная девочка?

Хотя нет никаких намеков на то, что инцидент был чем-то, кроме несчастного случая. Причина смерти определена как обморожение – был сделан вывод, что она потерялась в темноте, не нашла дорогу к станции и замерзла насмерть.

Я вспоминаю ту захлестывающую панику, которую испытала, когда оказалась в одиночестве после авроры. Я прекрасно представляю, насколько напугана она была, когда холод охватил ее, замораживая кровь в венах.

Ужасная смерть – одна в безжалостной ночи.

Я проверяю другие недавние смерти в Антарктике, минутами выжидая, пока каждый поисковой запрос загрузится при нашем невероятно медленном интернете. Двое мужчин, погибшие при взрыве на одной из аргентинских баз. Парень, умерший в пожаре генераторной будки на русской исследовательской станции. Повар, раздавленный грудой снега на Мак-Мердо. Еще двое мужчин скончались в результате несчастного случая с самолетом на немецкой базе.

Я сдаюсь, чувствуя, что зашла в тупик. Что я надеялась обнаружить?

Залпом допивая остатки кофе, я раздумываю вернуться в столовую за добавкой, но знаю, что это сделает меня нервной и дерганой. Вместо этого я открываю файлы с медицинскими записями; я просматривала их, когда прибыла, но это, по сути, данность, что все здесь неприлично здоровы. Есть редкие случаи сломанных конечностей или гастроэнтерита. Ничего важного.

Но, в отсутствие идей получше, я решаю присмотреться тщательнее. Сначала я проверяю данные Жан-Люка, надеясь, что они расскажут мне о семидесяти ледовых станциях, на которых он провел время. Но, как и видеозаписи, его медицинские отчеты удалены из системы.

Это подозрительно? Я не уверена. Может, таков протокол в случае чьей-то смерти.

Записи Алекса, однако, все еще там. Я просматриваю их снова, ища что-нибудь необычное. Но там нет ничего, кроме случая ветрянки, когда ему было семь. До самой смерти Алекс, по всей видимости, был в исключительной форме и невероятно активен.

Кто следующий? Мозг немедленно переключается на Арне. Я открываю его записи и читаю с самого начала. Ушная инфекция в младенчестве. Сломанное запястье в подростковом возрасте. Приступ пищевого отравления, когда ему было за двадцать. Случай контактного дерматита во время его пребывания на Мак-Мердо. Ничего особо примечательного, но дата привлекает мое внимание – шесть месяцев после смерти Наоми Перез.

Узел затягивается в желудке, когда я смотрю на запись.

Может ли это быть совпадением?

Это ничего не значит, твердо говорю я себе. Все-таки Арне открыто говорил о своем пребывании на базе США. Люк тоже. И достаточно много членов летней команды, вспоминаю я. К тому же несколько зимовщиков также были на Конкордии, хотя я не могу вспомнить, кто; спустя какое-то время я отключилась от всех историй о приключениях на других станциях, подозревая, что большинство из них были сильно приукрашены или вовсе выдуманы.

Я рыскаю в медицинских записях остальных работников базы, но остаюсь ни с чем. Массируя лоб, я пытаюсь все это обдумать. Как я могу определить, что именно беспокоило Жан-Люка? И почему он хотел те тесты ДНК?

Я могу придумать только два способа: прямо спросить Сандрин или узнать из его личного файла. Но я не могу получить доступ к той области информационной системы, а начальница хранит бумажные копии в своем офисе под замком.

Черт. Я вспоминаю, что мне нужно снова заполучить ключ от шкафчика в «Бета». Мне придется придумать способ пробраться обратно в офис Сандрин, когда мозг будет менее затуманен – может, у меня будет возможность заодно заглянуть в тот шкаф с документами.

Серьезно, Кейт?

Я делаю глубокий вдох, гадая, когда я превратилась в человека, который серьезно рассматривает идею вломиться в чужой офис и украсть ключи вместе с важными персональными данными.

Каким образом я могу это оправдать?

Но какая есть альтернатива? Рискнуть, учитывая, что эта ситуация может еще сильнее ухудшиться? Переждать остаток зимы, надеясь на лучшее?

Я поглядываю на время и решаю заглянуть к Каро. Но когда я стучу в дверь, ответа нет. Я даю ей минуту, затем просовываю голову внутрь. Она лежит на кровати. Заметив меня, начинает шевелиться.

– Прости. Не хотела тебя разбудить.

– Привет, Кейт. – Каро встает и потирает глаза. – Все в порядке. Я проспала.

– Мы можем провести осмотр? Или позже, если хочешь.

– Нет, давай сейчас. – Она встает и следует за мной в клинику, ступая на весы прежде, чем я попрошу ее об этом. Я записываю результат, успокоенная тем, что, несмотря на всю боль, перенесенную ей после после гибели Алекса, она набрала почти полкило. Затем я измеряю высоту ее матки – она в точности там, где должна быть. Я проверяю давление – не в зоне опасности, но немного выше нормы. Учитывая обстоятельства, это ожидаемо.

Я достаю стетоскоп и прослушиваю сердцебиение плода. Там тоже никаких нарушений.

– Похоже, все в порядке, – уверяю я Каро, делая заметки в бланке дородовых записей, присланных АСН. – У вас обоих все очень хорошо.

Она слабо улыбается.

– Как ты? – спрашиваю я. – Сама по себе.

– Дерьмово, – отзывается Каро.