Игорь Маранин - Сказки про Того, Не Знаю Кого [сборник : СИ]

— У-у-ух! — громко сова из мешка кричит.

Насторожился управляющий-мериканец.

— Кого это ты в мешке принес? — спрашивает.

— Еще одного Того, не знаю кого, — отвечает ему Калина-богатырь. — А ну отойди, не то махом съест! Жуть какого голодного в лесу выловил. Только в колодце и может угомониться.

Повернулся мериканец до как побежит, пистолет свой по дороге от страху выронил. А Калина-богатырь тем временем к первому колодцу направился. Заплатил десять рублей, вошел в Тогонезнаемкогопарк, заглянул в колодец и говорит задумчиво:

— Да… И как вы тут вдвоем жить будете, даже и не знаю…

А сова в мешке совсем разбушевалась.

— Уух! Уууух! — кричит.

Подошли стражники, удивительно им.

— Кого это ты в мешке принес? — спрашивают.

— Того, не знаю кого, — отвечает им Калина-богатырь. — Еще одного. Боюсь, этот покрупнее будет, вишь как из мешка в колодец рвется? Еле держу.

А сова в мешке пуще прежнего орет:

— Уух! Уууух! Уухухухухух!!

Испугался тот, первый. Взмолился из колодца:

— Калина-богатырь, не погуби! Проси, что хочешь — всё выполню! Только не пускай ко мне страшилу этого.

— Ну, вот что… — отвечает Калина-богатырь. — Я человек добрый, обижать зазря никого не буду. И законы государевы нарушать нам не резон, так пущай стражники и передадут чину государеву. Раз вышел закон об охране колодцев, так и мы свои охранять согласны. А наймем для охраны Того, не знаю кого. Первого… Только пусть он нам зарок даст воду не мутить и к колодцу всех желающих допускать бесплатно.

На том и порешили. Сову из мешка Калина-богатырь потихоньку выпустил, стражников до околицы проводил, медовухой, что осталась, угостил да велел никогда больше не возвращаться. А сам еще три дня и три ночи вместе со всей деревней победу праздновал. Вернее, два дня. На третий за ним жена с блинами… тьфу ты, с дубиной приехала. На том и сказочке

— А кто слушал?

— Не знаю… А что, кто-то эту сказку до самого конца слушал?

— А куда от тебя денешься?

— Тогда — МОЛОДЕЦ!

Завелось в лесу близ деревни нашей Судорожное дерево. Махонькое, ростом не больше пенька, а уж злобное! Кто ни пойдет в лес — всех прогоняет. Бабка Саматуха с утра за грибами сунулась — успела только мухомор клюкой пнуть, а дальше дерево увидала да так перепужалась, что пятки до самого дома сверкали. Давно уж Саматуха так быстро не бегала, с самого, почитай венчания с кузнецом Мыколой Гыколаичем. Тогда он еле догнал её в пяти верстах от деревни. На лошади потому что скакал, а так кто знает…

Вслед за бабкой в лес дровосеки пошли, Сергейко и Андрейко, старосты Тимофея сынки-близнецы. До того похожи, что даже топоры у них одинаковы. Только у Сергейко на топоре русалка нарисована, а у Андрейко написано «мой петух — чемпион». Большой любитель он петушиных боев у нас. Только в лес вошли — навстречу медведь знакомый.

— Всё, — говорит, — ухожу я отсюда!

А на самом морды нет.

— А что случилось-то? — спрашивают братья.

— Судорожное дерево житья не дает, — жалуется медведь. — И так жизнь наперекосяк, а тут ещё оно. Надоело всё. Обрыдло. Пойду искать по свету, где утомленному есть мишке уголок.

Не успел уйти, как у братьев ноги судорогой свело. Стоят, с места сдвинуться не могут. И так нехорошо зашелестело вокруг, листья закружились, ветер завыл, а небо тёмное-претёмное стало, словно солнце кто-то взял и проглотил. А из леса голос доносится — скрипучий, деревянный:

— Дровосее-е-е-еки…

Жуткий голос, и горечь вдруг необъяснимая такая у братьев на душе появилась, будто их изнутри горчицей намазали. Побросали топоры и бежать оттуда, что есть духу. Даже о судорогах забыли.

Собрались селяне на сход, стали думу думать.

— Давайте Калине-богатырю пожалуемся, — предлагает плотник.

— А согласится ли жена его? — сомневаются селяне. — Если жёнка не согласится, никуда богатыря не отпустит.

— Ещё рада будет! — спорит плотник. — От богатыря в хозяйстве убыток один, все знают. Ест за троих, пьет за четверых, корову доить не приучен. Редкая корова доживёт до конца дойки в руках у богатыря. Только одно и остается: добрым людям помогать.

— А как ты к нему попадаешь? — возражают. — Калина-то за лесом живёт, а в лес нельзя, Судорожное дерево не пущает.

Пригорюнились селяне. Не знают, как своему горю помочь.

А тут солдат отставной через деревню шёл. Двадцать пять лет на кухне отслужил, картошку чистил. Толстый такой, поперек себя шире. Остановился, кисет достал, послушал, о чем селяне толкуют, и говорит:

— Могу я горю вашему помочь, граждане. Но за определённую плату.

— За какую? — спрашивают мужики.

А бабка Саматуха глядит, глазам своим не верит — тот самый солдат, с которым она от Миколы Гыколаича сбежать хотела. Лысый, толстый, старый, но он! И медаль на груди — «За взятие села Понырино». Это когда село пьяный грек захватил, а армия наша его оттуда выбила через месяц суровых окопных боёв.

— Много не возьму, — отвечает солдат. — Лошадь с телегой — раз. Деньги с кошелём — два. И портянки новые.

Возмутились селяне: велика плата-то! Солдат портянки уступил, а дальше ни в какую. И селяне уперлись. Жалко лошади. Но тут небо над головами потемнело, а из лесу страшный грохот раздался. И стали над лесом молнии вспыхивать и гром грохотать. Перепугались все, даже свирепая свинья, что у плотника Деревячкина дом охраняет, и та испужалась. Забилась в курятник и дрожит в обнимку с курами.

Посмотрел солдат на сельчан и говорит:

— На охоту Судорожное дерево вышло. Скоро в деревню заявится.

— Согласны мы на лошадь, мил человек, — взмолились селяне. — И денег сколько надо соберём, только ослобони нас от беды лихой!

— Ну, в общем так, — сказывает солдат. — Завтра рано утром все по домам сидите, а я в лес пойду. Не впервой мне в страшный бой ввязываться.

И на медаль свою глазом косит. «За взятие села Понырино».

Рано утром и отправился, не соврал. Сел на телегу и поехал в лес. Сначала все тихо было. А затем зашелестело вокруг, листья закружились, ветер завыл, небо тёмное-претёмное стало, а солнце словно кто-то взял и проглотил. А из леса голос доносится — скрипучий, деревянный:

— Здраа-а-авствуй, солдат.

— Здравствуй дерево, — отвечает солдат, а сам с телеги — прыг. Судорожное дерево махонькое совсем, ростом не больше пенька, подползло к нему и о сапог трётся, ластится.