Игорь Маранин - Сказки про Того, Не Знаю Кого [сборник : СИ]

— Не бойся, — говорит. — Не тронет собака моя.

И вправду, бежит это злобное животное бобруйское мимо и ни на кого внимания не обращает. А старуха подошла, окинула девку взглядом и спрашивает:

— Хочешь, горю твоему помогу, Маша?

Удивилась девка:

— Откуда имя знаете?

— Так у тебя всё на лице написано, — отвечает старуха. — Кто грамоте обучен — прочтет.

Неприятен разговор Маше, попрощалась скороговоркой и бежать. А старуха ей в спину смеется:

— Ты приходи вечером, помогу тебе. Но только сегодня!

Бежит девка, а у самой в голове: неужели действительно ведьма? Долго с собой боролась. За одну руку страх держит, за другую соблазн тянет. А вдруг поможет? Решилась все-таки: будь что будет! Только в калитку со двора выходить, смотрит — на заборе кот сидит. Сам черный, глаза зеленые и наблюдает внимательно. А потом вдруг говорит человеческим голосом:

— Телефон возьми!

Совсем перепугалась девка. Стоит, дрожит, с места двинуться не может. А кот ей снова:

— Телефон возьми.

Зажмурилась девка, открывает глаза: нет кота. Померещилось. Постояла-постояла, вернулась в дом. Мобильный свой со стола взяла, выходит, а на заборе снова кот.

— Губы накрась, — наставляет. — Лицо нарумянь да платье помоднее одень.

Ненастоящий голос у кота, неживой, а ослушаться страшно. Исполнила Маша, что сказали, накрасилась, платье модное одела и пошла к ведьме.

Оглядела та ее, пустила в дом, да и говорит:

— Знаю, думаешь ты о зелье приворотном. У нас в роду лучше всякого зелья средство есть. В лесу на развилке, как дорога сюда в деревню поворачивает, стоит большой камень приворотный, мхом зеленым покрытый. Его еще триста лет назад моя бабка приручила.

— Какой камень? — удивляется Маша. — Нет там никакого камня…

— Не перебивай! — строжится ведьма. — Дам пса своего, он тебя и проводит по вывороти. И слово скажу, чтоб камень зримым стал. А дальше уж как сговоритесь.

Длинно ли, коротко ли время картинко часов фотошопит, а запостило вечер, вышла из ведьминого дома Маша, животное бобруйское за ней увязалось и отправились они в путь. Шагнула девка за ворота — и не узнала ни деревни, ни леса. Так вот она какая, вывороть-то! Небо в алмазах, вместо изб — коттеджи дивные, в лесу трава пострижена да дорожки подметены. Но жутко отчего-то стало ей, хотела уж назад поворачивать, да псина рычит злобно, подгоняет. Так по вывороти и довела до камня. А девка с перепугу все слова, которым ведьма учила, запамятовала. То ли по французски говорить надо, то ли по латыни, то ли вовсе по-олбански. Наконец, припомнила, сказывает:

— Ну-ка, пес смердячий, камень бродячий, объявись передо мной, себя девице открой.

И тут — чудеса! — прямо перед ней камень большой появился. Весь мхом поросший, с мордой человеческой и смотрит по-хамски, никакого уважения.

— Чего зенки-то вылупила? — говорит камень.

А девка сморщилась вся: воняет от него, точно, как от пса смердячего.

— Ну не мылся я, не мылся! — ухмыляется камень. — И мох не чистил лет сто. Подумаешь, беда какая. И вообще мы, камни приворотные, должны быть чуть красивше обезьяны. Чего пришла-то?

— Приворожить парня хочу, — шепчет девка, потупившись, и кнопку на пупке ладошкой прикрывает. Хоть и под платьем, а кто их, камней, знает.

А тот рассмеялся, аж крошка из ушей посыпалась, да и говорит:

— А чем я тебе не пригож, Маша? Оставайся со мной жить.

— Не могу я, — отвечает девка. — Не люблю я тебя, и вообще тут неуютно.

Заворочался камень приворотный, плюнул мхом зеленым, пять мухоморов одним плевком свалил. И встали за спиной у Маши палати каменные: ни в сказке сказать, ни пером описать. Ну чисто вилла в флорентийском стиле. Плюс пятьсот и ни… ни… ну, в общем, понятно и без лишних слов.

А девка все равно упрямится.

— Нет у меня к тебе, — говорит, — чувств никаких. Я другого люблю.

Заворочался камень пуще прежнего, закачался, забубнил что-то под нос. Рябина красная посыпалась на Машу и обернулась ожерельями, кольцами да серьгами.

— Оставайся со мной жить! — не отстает камень.

Засомневалась Маша. Пахнет, конечно, скверно, но ведь недвижимость… И колец-ожерелей жалко. А тут и сама ведьма появилась — на вывороти и не старуха вовсе, а вполне так приличная дама. Лет пятьдесят и шляпка симпатичная. И начали они вдвоем с камнем Машу уговаривать. Ведьма на ухо заговоры шепчет: стерпится-слюбится, с лица воду не пить, брак по расчету самый крепкий, муж налево не уйдет, он вообще ходить не может… А камень все мухоморы плевками сшибает да чудеса творит. Сломалась девка. Потупилась скромно, согласие прошептала и… оборотилась таким же камнем. Потому как вывороть есть вывороть: все там ложь да обман.

Рассмеялась ведьма, обернулась к псу своему, что в сторонке сидел и говорит:

— Ну что, животное, в Бобруйск? Или на Канары?

И укатила отдыхать после трудов своих неправедных.

А Маша… Маша до сих пор камнем в лесу стоит. Впрочем, если найдется кто смелый из богатырей и вызволит девку… Тогда у этой сказки будет самый настоящий хэппи-энд. Хоть и страшный баян.

Всё началось со старого и жадного колодца. Как это колодец может быть жадным, спросишь ты? Да очень просто! Когда никому не дает из себя напиться. С тех самых пор, как в нем поселился странный гражданин… а, может быть гражданка… а, может быть, и вовсе чудище страшно-премерзко-ужасное — в общем понятия не имею кто.

Первой о том узнала, как всегда, бабка Саматуха. Она живет на самой окраине и потому встает в деревне раньше всех. Еще до того, как повсюду петухи утру здравицу пропоют да собаки спросонья солнце облают. Подошла Саматуха к колодцу, сбросила туда ведро, что на цепи железной привязано, а ведро возьми да и стукни Того, не знаю кого, по тому, не знаю чему. Вылетело ведро обратно из колодца, чуть сову, что с охоты возвращалась, не зашибло — хорошо цепь удержала. Заволновалась сова, из когтей зайца черного линялого с испуга выпустила, и тот домой в лес утек.

А из колодца дурным голосом как завопят:

— Ду-у-ура! Ну как есть ду-у-ура!

Это на бабку Саматуху-то! Заслуженную пастушку страны и мать троих взрослых пастухов. Стыд и срам.

Одно хорошо. Через полчаса вся деревня про Того, не знаю кого, уже знала. Собралась у колодца да принялась судить-рядить, кто в нем поселился.

Староста Тимофей перехилился через край, спросил вежливо: