Джульет Марильер - Арфа королей

Хозяюшка Джунипер взвешивает ее слова, будто в них сокрыт какой-то тайный смысл.

– На мой взгляд, здесь будет иметь место как одно, так и другое, – отвечает она, – погоди, я сейчас посмотрю, может, что и найду.

Вскоре мы собираем вещи и готовимся уйти. Я присаживаюсь на корточки попрощаться со Штормом. Совершенно не заботясь о том, видит ли кто-то, что я прислоняюсь щекой к его голове, на миг закрываю глаза.

– Значит, барда ты оставила там, – тихо говорит Джунипер.

– Пока, – отвечает Ливаун.

– А воительница отправилась дальше. Следуй намеченной цели, Кира. Перед тем, как все это закончится, тебе понадобятся все силы, а их у тебя немало.

В наступившей тишине есть что-то такое, что не дает мне поднять глаза. Я в последний раз глажу Шторма по голове и встаю.

– Теперь о тебе, – говорит Джунипер, подходит и кладет мне руки на плечи.

Я не хочу, чтобы она меня касалась. И не хочу, чтобы смотрела своим проницательным взглядом.

– Кто ты? – спрашивает сказительница. – Герой, бард, воин? Или что-то совершенно другое? Тебе еще предстоит найти ответы на эти вопросы, Нессан. И сложить головоломку, которую ты собой представляешь.

Даже если бы я мог говорить, то все равно не смог бы ей ничего на это ответить.

– Можешь ей доверять, – повторяет Джунипер, глядя на Ливаун, которая, отвернувшись, делает вид, что проверяет содержимое своей сумки, – она на верном пути, хотя порой и будет с него сбиваться. Она человек, как и ты. Теперь ступайте. Тебя, Кира, я буду ждать в канун Дня летнего солнцестояния с остатками моей тряпицы.

Ко двору мы возвращаемся уже ночью. Я объяснил Ливаун, что нужно сказать страже у ворот, и хоть это ей страшно не понравилось, отказываться она не стала, убедив охранников, что незадолго до этого выехала из замка на чьей-то телеге, у крестьянского подворья повстречала меня, и мы вместе гуляли, потеряв счет времени. Те от души расхохотались, предупредили, что мы опаздываем к ужину и, ухмыляясь, спросили, приятной ли была наша прогулка. Я даже в свете факелов увидел, как полыхнули щеки Ливаун. Но благодаря этому объяснению мы без проблем смогли войти. В ложь всегда намного легче поверить, чем в правду.

Только когда мы отправляемся на поиски Арку, я вспоминаю, что Ливаун должна принести извинения Родану, по всей вероятности, сегодня после ужина. И если пойдут слухи, что мы провели день вместе, хотя и мне, и ей полагалось работать, да еще и поздно вернулись, это не послужит улучшению мнения о нас.

Арку с Илланом на конюшне. Кроме них там никого нет, если не считать лошадей.

– Комната для репетиций, – говорит Арку, глядя на Ливаун, – сию же секунду.

Когда я делаю шаг, собираясь пойти с ними, он добавляет:

– А ты останься здесь.

Я смотрю им в спины. Если она связана обещанием, то сможет рассказать ему не больше, чем мне, и Арку вряд ли это примет. Мне хотелось бы присоединиться к ним, чтобы объяснить свою точку зрения. По крайней мере, я мог бы сказать Арку, что Ливаун руководствуется благими намерениями.

– Расскажи в двух словах, что произошло, – говорит Иллан, – потом поужинай и ложись спать. Ты едва держишься на ногах.

– От лачуги старухи я отправился по следам Ливаун в лес. А когда нашел ее, она сидела у каменной стены, играла на свирели и пела. Она выглядела измученной, потому что делать это ей пришлось не один час, в надежде, что к ней сможет прийти Донал. Некоторое время спустя мы услышали его голос. Он, казалось, находился по ту сторону стены, но мы не смогли найти в ней прохода. А потом…

Как мне продолжить рассказ, чтобы он казался правдоподобным, но при этом не прибегнуть ко лжи? Иллан искоса смотрит на меня. Мы стоим в полумраке у верстака, он делает вид, что разглядывает сбрую – на случай, если сюда кто-то неожиданно войдет.

– Что же было потом?

– В стене появилась расщелина. Кира велела мне подождать и прошла через нее. Когда она исчезла, проем, или что это было, за ней закрылся.

Иллан не смеется, не злится и не приказывает мне рассказать правду. Просто ждет.

Рассказываю ему обо всем остальном: как я ждал, как она вернулась, как мы пошли обратно. Ливаун сказала, что виделась с Брокком, и что мы сможем вернуть арфу, если сделаем, как она велит. Это означает ничего не предпринимать до самого последнего момента.

– Знаю, это звучит странно, – добавляю я, – и принять такое действительно трудно. Но я ей верю.

Неужели эти слова и в самом деле только что слетели с моих губ?

В ответ Иллан что-то ворчит. Человека с Лебяжьего острова трудно удивить, да и чувства он умеет скрывать просто замечательно.

– Быстренько умойся, иди в кухню и посмотри, не осталось ли для тебя чего-нибудь после ужина, – говорит он, – если ты сейчас покажешься на глаза, окружающие, скорее всего, будут меньше думать, что произошло нечто необычное.

Сегодняшний странный день заканчивается самым странным вечером из всех, что у нас здесь были. Чтобы пойти на ужин, наша четверка разделяется. Мы не настолько опоздали, чтобы на это обратили внимание. Что в высшей степени странно. На обратном пути мы с Ливаун шли медленно – ей не давала покоя больная лодыжка. Затем зашли к Хозяюшке Джунипер. По моим подсчетам, когда мы вернулись в замок, ужин должен был давно закончиться, а дворне полагалось лечь спать. Но нет, в парадном зале было полно народу, а еда все еще стояла на столах. Я сел на свое обычное место среди конюшенных служек и подметальщиков двора, Иллан – неподалеку от главного конюха. Ливаун собрала волосы в высокий узел, переоделась и теперь сидела в толпе женщин, по-видимому, ее знакомых. Арку традиционно расположился неподалеку от стола знати, откуда Коре и его советникам было видно весь зал. Здесь появились и новые лица, включая человека, которого кто-то назвал при мне лордом Тоссаком. Он моложав, от силы лет тридцати, широкоплеч, красив, с курчавой белокурой шевелюрой. Что же до Родана, то он не демонстрирует ни малейших признаков отрезвления после случая с Ливаун и всего, что за ним последовало. Но при этом он постоянно на нее смотрит. Пялится с того самого момента, когда девушка только вошла, и не сводит глаз сейчас, когда она улыбается какой-то женщине и смеется в ответ на чью-то реплику. Выглядит как зверь, выслеживающий добычу и дожидающийся своего часа. Будь у меня возможность, я бы ее предупредил. Мерзавец. Как бы мне хотелось устроить ему трепку, которой он вполне заслуживает. Бьюсь об заклад, что об этом же думает и Ливаун.

Мы ужинаем. В зале царит мрачная, тревожная атмосфера. После того, как во время той злосчастной экспедиции прошлой ночью столь многие сложили головы, сейчас у каждого есть время остановиться и подумать. Как бы то ни было, все равно звучит музыка в исполнении труппы, которая играет в наше отсутствие. Хотя нет, не в «наше». Я вовсе не собираюсь становиться частью их команды. Мое вымученное пение у той стены действительно послужило поставленной цели, но Ливаун, назвав меня певцом, дала мне фору. Мелодии и слова я запоминаю отлично. Но одним этим не обойтись. Чтобы тебя слушала публика, нужен голос. Голос, трогающий души и сердца. Нужны руки, способные извлечь из инструмента музыку. Как у Брокка. И как у Ливаун, хотя с ней все иначе. Брокк своими песнями переносит вас в какое-то другое место и вынимает человека из его собственной шкуры. А когда поет Ливаун, я всегда знаю, что это именно она. И сам я здесь и сейчас наслаждаюсь теплом и силой ее голоса. Обожаю ее слушать.