Майкл Крайтон - Парк юрского периода

– Я не немножко боюсь, – буркнул Дженнаро. – Я напуган до чертиков…

– Идите за мной! – велел Грант. Элли передала ему электрошокер. Алан спиной вперед просунулся в дыру и крякнул: – Тесновато здесь!

Он шумно выдохнул сквозь маску противогаза, протянул руки вперед и вверх и вскоре полностью исчез в норе.

Дыра в земле зияла черной пустотой.

– Ну, что там с ним? – беспокойно спросил Дженнаро.

Элли подошла поближе, наклонилась к самой дыре и прислушалась. Потом включила портативную рацию и негромко позвала:

– Алан!

Он долго не отвечал, потом тихо произнес:

– Я на месте…

– С тобой все в порядке, Алан?

Снова – долгая тишина. Когда Грант наконец заговорил, его голос звучал как-то странно, почти благоговейно:

– Да, все нормально…

В гостинице Хаммонд расхаживал из стороны в сторону по комнате Малкольма. Хаммонд был раздосадован и смущен. Израсходовав последние силы на гневную вспышку, Малкольм впал в коматозное состояние, и Хаммонд как будто впервые по-настоящему осознал, что он действительно может умереть. Конечно, медицинский вертолет вызвали, но кто знает, когда он прибудет на остров? Мысль о том, что Малкольм скоро может умереть, ужасно беспокоила и страшила старика Хаммонда.

И, как ни странно, оттого, что Хаммонд не любил Малкольма, ему было только хуже. Даже хуже, чем если бы умирал его друг. Хаммонд думал, что, если Малкольм умрет, его смерть окажется последней каплей в потоке хлынувших на него самого несчастий, последним упреком, которого ему уже не вынести.

Как бы то ни было, воняло в комнате просто кошмарно. Совершенно кошмарная вонь! Запах мертвой, разлагающейся человеческой плоти.

– Все это… парад… – едва слышно проговорил Малкольм, беспокойно ворочаясь на подушках.

– Он пришел в себя? – спросил Хаммонд у ветеринара.

Хардинг покачал головой.

– Что он сказал, вы не расслышали? Кажется, что-то насчет рая?

– Я не услышал, – ответил доктор.

Хаммонд еще немного походил взад-вперед по комнате. Распахнул окно пошире, чтобы впустить побольше свежего воздуха. В конце концов, не в силах больше выносить одуряющий смрад разложения, старик спросил:

– Как вы думаете, Хардинг, снаружи сейчас безопасно? Можно спокойно прогуляться?

– По-моему, там все в порядке. Эта зона вроде бы очищена от животных.

– Ну, хорошо… Тогда я, наверное, ненадолго выйду. Пройдусь, подышу воздухом.

– Хорошо, – согласился Хардинг, следя за уровнем лекарства в капельнице: он внутривенно вводил Малкольму антибиотики.

– Я скоро вернусь, – пообещал Хаммонд.

– Да-да, конечно.

И Хаммонд ушел, вышел на дневной свет, гадая, почему это он вдруг решил оправдываться перед Хардингом. В конце концов, ведь это всего лишь один из его наемных служащих. И Хаммонд вовсе не обязан перед ним объясняться.

Старик вышел через ворота за гостиничную ограду и стал осматривать парк. Уже близился вечер, начинал подниматься туман, и солнце временами скрывалось за тучами. Сейчас солнце как раз показалось из-за туч, и Хаммонд воспринял это как своего рода знамение – благоприятное знамение, которое обещало его парку большое будущее. Даже если этот дерганый придурок Дженнаро решит выжечь остров дотла, все равно это не так уж и важно.

Хаммонд знал, что в двух отдельных тайниках в штаб-квартире «ИнГена» бережно хранятся десятки замороженных эмбрионов. И будет совсем несложно разморозить их и снова вырастить – где-нибудь на другом острове, в другой части света. А если там тоже начнутся какие-то неприятности – что ж, они сумеют как-нибудь с ними справиться. Неприятности – это своего рода двигатель прогресса. Ведь прогресс – это и есть разрешение насущных проблем.

Размышляя об этом, Хаммонд пришел к заключению, что Генри Ву на самом деле не подходил для такой работы. Ву был слишком неаккуратен и небрежен, а это совершенно недопустимо в таком грандиозном предприятии. И еще этот Ву был одержим идеей всяческих усовершенствований. Вместо того чтобы просто делать динозавров, он хотел их зачем-то усовершенствовать! Хаммонд в глубине души мрачно подозревал, что именно это и стало причиной гибели парка.

Весь этот кошмар – из-за Ву!

Опять же, надо признать, что Джон Арнольд тоже не особенно подходил на роль главного инженера такого парка. Конечно, у Арнольда были весьма солидные рекомендации, но все же на этом поприще его карьера определенно клонилась к закату. И он вечно досаждал своими дурацкими капризами! Организатор из него был – ни к черту. Он очень многое упускал из виду. Причем иногда не придавал должного значения даже весьма важным обстоятельствам… Чрезвычайно важным.

Хаммонд решил, что, честно говоря, ни Арнольд, ни Ву не обладали одним важным качеством – обоим катастрофически не хватало воображения. Они просто не в состоянии были вообразить себе, как наяву, этот великолепный, потрясающий, чудесный парк, в котором детишки жмутся к сеткам ограждений и глядят, как зачарованные, на удивительных животных, на оживших героев их любимых книжек. Им не хватало настоящего воображения, не хватало этой чудесной способности представить себе – и предвидеть – будущее. Способности собрать все силы и сделать это воображаемое будущее настоящим.

Нет, ни Ву, ни Арнольд для этой грандиозной задачи совершенно не годились.

И, если уж на то пошло, Эд Регис тоже был не лучшим выбором на свою должность. Хардинг – тоже ничего особенного, так себе. Малдун – редкостный пропойца… Все время хлещет виски.

Хаммонд покачал головой. В следующий раз он будет более тщательно подбирать людей.

Занятый этими мыслями, Хаммонд неспешно шагал к своему бунгало по узенькой тропинке, которая бежала к северу от гостиничного комплекса. Он прошел мимо рабочего, который вежливо поклонился хозяину острова. Хаммонд даже кивком не ответил на приветствие. Он считал коста-риканских рабочих непозволительно дерзкими и наглыми. Надо наконец признать и то, что было поистине глупостью выбрать для воплощения своих замыслов этот жалкий островок у берегов Коста-Рики. Он больше не повторит столь очевидных, глупых ошибок…

Хаммонд шел по тропинке и вдруг услышал кошмарный, оглушительный рев тираннозавра – казалось, животное где-то совсем близко… Хаммонд обернулся так быстро, что поскользнулся и упал на дорожку. Старик посмотрел туда, откуда он пришел, и, как ему показалось, увидел среди листвы рядом с тропинкой темную фигуру молодого тираннозавра, который двигался к нему.

Что здесь делает тираннозавр? Почему он не в вольере?

Сперва Хаммонд рассердился, но потом ему на глаза попался коста-риканский рабочий, который со всех ног убегал, спасая свою жизнь. Тогда старик поднялся на ноги и, не разбирая дороги, бросился в заросли на противоположной стороне от тропинки. В лесу было темно, Хаммонд ничего не видел. Он обо что-то споткнулся, упал, зарывшись лицом в мокрые листья и липкую, влажную землю. Старик поднялся, снова бросился бежать, поскользнулся в грязи и еще раз упал, снова встал и опять побежал. Местность пошла под уклон, старик разогнался и не сумел удержать равновесие. Он беспомощно повалился и покатился вниз по склону, переворачиваясь через голову на мягкой, влажной земле, и остановился только в самом низу, у подножия холма. Старик лежал лицом в какой-то грязной холодной луже, вода пузырилась, тихо журчала и затекала ему в нос.