Майкл Крайтон - Парк юрского периода

– Это чисто технический вопрос.

– Ничего, я постараюсь как-нибудь вникнуть.

– Ну, ладно… Теория хаоса описывает нелинейные системы. Сейчас эта теория получила чрезвычайно широкое распространение. Ее используют для объяснения всего на свете – от колебания цен на бирже до сердечных ритмов. Это очень модная теория. И ее пытаются применять ко всем сложным системам, которые могут повести себя непредсказуемо. Понятно?

– Да, вполне, – сказал Дженнаро.

– Ян Малкольм – математик, специализирующийся именно на теории хаоса. У него довольно своеобразная внешность и манеры, но главное, чем он занимается, помимо того, что одевается в черную кожу, это использование компьютеров для моделирования поведения сложных систем. А Джону Хаммонду нравятся все новые течения в науке, вот он и пригласил Малкольма, чтобы тот создал компьютерную модель системы парка юрского периода. И Малкольм ее сделал. Все модели Малкольма представляют собой конфигурации фазового пространства на мониторе компьютера. Вы их когда-нибудь видели?

– Нет, – ответил Дженнаро.

– Ну, так с виду они напоминают дико перекрученный пропеллер самолета. Малкольм считает, что поведение любой сложной системы повторяет кривизну плоскости пропеллера. Понимаете?

– Не совсем…

Арнольд поднял руку:

– Предположим, я капнул воду на тыльную сторону ладони. И капля вот-вот стечет с моей руки. Она может покатиться к запястью, а может – к большому пальцу. Может и вообще стечь в щель между пальцами. Я не знаю наверняка, куда, в какую именно сторону покатится эта капля. Единственное, что я точно знаю, – она будет двигаться вдоль поверхности руки. Ей просто некуда больше деться.

– Ну да, конечно, – согласился Дженнаро.

– Так вот, теория хаоса рассматривает поведение сложной системы как движение капли воды по сложной поверхности, напоминающей своей формой плоскость пропеллера. Капля может скатиться вниз по спирали, а может соскользнуть к краю плоскости. В зависимости от обстоятельств, она может повести себя как угодно. Но всегда, в любом случае, она будет перемещаться только вдоль поверхности пропеллера.

– Понятно.

– В моделях Малкольма обычно есть бороздка или резкая впадина, при попадании в которую капля воды станет быстро наращивать скорость. И он очень скромно назвал это ускоренное движение «эффектом Малкольма». Если сработает этот эффект Малкольма, вся система может внезапно разрушиться. Именно такую судьбу Малкольм предсказал нашему парку юрского периода, потому что в системе парка изначально заложена внутренняя нестабильность.

– Значит, изначально заложенная нестабильность… – повторил Дженнаро. – И что вы сделали, когда получили его отчет?

– Мы, конечно же, не согласились с ним и ничего не стали предпринимать, – ответил Арнольд.

– Разумно ли это?

– Это очевидно, – сказал Арнольд. – В конце концов, мы ведь имеем дело с реальными, живыми системами. Это настоящая жизнь, а не компьютерные модели.

Яркий кварцевый прожектор освещал зеленую голову гипсилофодона, бессильно свесившуюся из ременной перевязи. Глаза животного помутнели, язык вывалился из пасти.

– Осторожней, осторожней! – крикнул Хаммонд, когда заработал кран и динозавра начали поднимать.

Хардинг хмыкнул и поправил перевязь, чтобы ремни не передавливали шею динозавра – не хватало еще, чтобы из-за этой ерунды нарушилась циркуляция крови в сонных артериях! Кран загудел, поднял животное в воздух и перенес на открытую платформу грузовика. Гипси – динозавр не очень больших размеров, два с чем-то метра в длину и весом около двухсот килограммов. Кожа у него темно-зеленая, с коричневыми пятнами неправильной формы. Дыхание этой самки было замедленным, но ровным, и в целом с ней как будто все было в порядке. Хардинг несколько минут назад выстрелил в нее дротиком с транквилизатором и, похоже, подобрал как раз необходимую дозу. Подбор дозировки транквилизатора для крупных животных – всегда очень сложная процедура, вычислить правильную дозу очень трудно. Дашь чуть меньше, чем надо, – животное убежит в лес и свалится где-нибудь в такой чаще, откуда его не достанешь, да прежде еще поди найди его там. А если передозируешь транквилизатор – у животного может случиться сердечный приступ. Эта самка гипси только прыгнула один раз в сторону и тут же повалилась на землю. Значит, доза была подобрана верно.

– Эй, полегче! Следите за ней! – кричал Хаммонд на рабочих.

– Мистер Хаммонд, прошу вас… – вмешался ветеринар.

– Нет, пусть обращаются с ней поосторожнее…

– Они и так обращаются с ней достаточно осторожно, – сказал Хардинг. Ветеринар вскарабкался на платформу грузовика, куда только что опустили сонную гипси, и закрепил животное удерживающими транспортными ремнями. Потом Хардинг пристегнул на шею динозавру специальные воротник со встроенным электрокардиографом, для контроля сердечной деятельности животного, достал большой электронный термометр толщиной с ножку индейки и сунул его в прямую кишку гипси. На экранчике появились цифры температуры: 35,7 градусов Цельсия.

– Ну, как там она? – капризно спросил Хаммонд.

– С ней все в порядке, – ответил ветеринар. – Температура снизилась всего на полтора градуса.

– Это слишком много. Слишком низко! – заявил старик.

– Вы же не хотите, чтобы она проснулась и спрыгнула с грузовика? – резко отчеканил Хардинг.

Когда Хардингу предложили работать в парке юрского периода, он возглавлял ветеринарную службу в зоопарке Сан-Диего и был лучшим в мире специалистом по болезням птиц и уходу за ними. Его приглашали на консультации по содержанию экзотических пернатых в зоопарки всего мира – доктор Хардинг постоянно летал то в Европу, то в Индию, то в Японию. Поэтому он поначалу не особенно заинтересовался предложением этого маленького старичка – тот предлагал место главного ветеринара в частном развлекательном парке с животными. Но когда Хардинг поподробнее ознакомился с тем, чем занимается Джон Хаммонд… Такую возможность нельзя было упускать. Хардинг имел склонность к теоретической стороне науки и не смог преодолеть искушения написать первую в мире книгу-учебник по ветеринарии, из раздела внутренних болезней животных: «Болезни динозавров». К концу двадцатого столетия ветеринарная медицина стала развиваться очень быстрыми темпами, в ней применялись самые новые научные методики и самое современное медицинское оборудование. Ветеринарные клиники больших зоопарков мало чем отличались от больниц, в которых лечились люди. Новые учебники по ветеринарии представляли собой только улучшенное переложение старых. И даже для специалиста мирового класса практически не осталось поля деятельности в области новых исследований и открытий. А тут появилась возможность первым ухаживать за целым классом новых животных – это было грандиозно!