Павел Мейлахс - На Алжир никто не летит

Приходит дед, старый бомжеватый колдырь. Конечно, на эти собрания пускают всех, но публика недоумевала: ему явно недолго осталось — тогда какой же смысл? Но дед сказал:

— Я хочу умереть трезвым.

Трезвым он и умер. И даже не очень скоро.

Респект, конечно… Но я тоже не понимал, хотя и чувствовал здесь какую-то глубокую правду. Может быть, только сейчас я понимаю лишь чуточку больше.

До сих пор мне на ум приходит этот дед, о котором я только слышал с чужих слов.

Один тут разорялся, как его обуяла похоть. Меня она только, черт, все никак не обуяет. Я уже и забыл, что это, чем и куда. Перед Лапландкой уже даже как-то не того… Японский бог.

Ладно, ладно, черт с ним пока!

На собраниях стал появляться мексиканец, может, Родриго, может, Диего, а может, Рауль или Рамон, — точно не помню. Он был журналист, приехал в Россию то ли с подорожной по казенной надобности, то ли просто приехал, не помню и не важно. И здесь застрял, прое…, извиняюсь, утратив, естественно, все. Какая-та борода у него вышла с документами, с деньгами. Жил он, насколько я понял, то у одного из здешних, то у другого (пустили же, не мне чета). Жил и при этом писал что-то свое, журналистское.

Мы часто пересекались на чаепитиях. Диего (обозначим его так) был милым, скромным парнем. По-русски он почти не говорил, зато прилично говорил по-английски, я относительно тоже, поэтому часто служил переводчиком (некоторые пижоны знают испанский, но тут их не случилось). Это было довольно утомительным занятием, особенно если одновременно переводить двоих, а то и троих, — зато мне выпал шанс узнать хоть что-то о Мексике, это ведь совсем другое полушарие! Дальние страны…

В общем, в Мексике как в Мексике. Жить можно. Все более-менее цивильно, не голодно. Но это не относится к северу страны, по его словам. Там вообще — вилы. Там наркокартель, о котором я знаю понаслышке, а также из незабвенного сериала «Breaking Bad».

Как-то Диегин кореш, тоже журналист, оказался на севере по журналистским делам. Сидит раз в кабаке, как вдруг заходят какие-то бандидос и открывают прицельный огонь. Завалили кого надо, вроде бы и дело с концом, но тут заметили у кореша камеру. И все — нет кореша.

Такие дела.

Оказывается, не только в телевизорах да в Интернетах происходит такое. Мир стал теснее.

Я сызмальства был жаден до языков, хотел знать три, более или менее сносно знаю один. И я расспрашивал у Диего про испанский, благо его много, разного. И действительно — произношение и словарный запас заметно отличаются, не только от континентального испанского, но и внутри латиноамериканских. Лучший испанский, по его мнению, в Мексике, в Чили (неожиданно) и еще, черт, забыл где. Лучший — как я понял, это похожий на мексиканский. Самый диковинный — в Центральной Америке, разнообразный даже среди этих стран. Скажем, в Никарагуа одно разговорное выражение означает одно, а в Гватемале — другое, он привел пример. Вообще, мутный какой-то там, в Центральной Америке, испанский; по крайней мере, Диего его почему-то недолюбливал. Рассказываю, как помню, возможно, с перевираниями.

Однако я отвлекся. Повело кота…

Да, Диего был buen perro — хороший парень, буквально «хорошая собака». В словаре я этого не нашел, должно быть, чисто мексиканская фишка. Разнообразен язык.

С этим «буэн перо» много носились. И его так называли, и даже друг друга. Прикольно было.

А бедному Диего было никак не вырваться; то одно не срасталось, то другое. И наконец каким-то хитрым маршрутом он отбыл в свою родную Гвадалахару…

Когда-то я млел от латиноамериканских названий. Похоже, и сейчас млею.

Одно время я общался с таким Валей. Он был из сиженных. Не патриархальный блатыга, а новой формации браток. Черты лица какие-то облизанные, маленькие овальные глаза, легкая шепелявость. И еще ходил с ножом — что за манера! Однако он был резов, но мил, искренен — шепелявость еще больше подкупала — и языкаст. С ним было интересно. Иногда он даже заходил ко мне на огонек. (Лапландка, надо сказать, была этому не рада, вероятно, с ходу оценив типаж.)

Однажды занял у меня косарь. Да ради бога… «Отдашь, когда будет», все такое.

Как-то раз сидел он у меня, радостно рассказывал, что скоро с Дальнего Востока ему привезут трепангов. Какая это вкуснотища, какая крутизна — трепанги! О, трепанги! Это — охренеть! «Я и тебе трепангов подгоню».

Минуточку… Ясно, косарь он мне отдавать не собирается, а прибалтывает меня редким блюдом, которое, не исключено, и в самом деле поставит и которое мне на хрен не нужно. Во я пионэр…

Поймите меня правильно — не сраного косаря мне было жалко. Я повелся на то, что у нас тут типа «братство». Скажи он мне нормально: с бабками туго, не знаю, когда выберусь, — дал бы я ему гребаный косарь, очень может быть, что безвозвратно. Так ведь нет… Трепанги, мать их.

Что поделать — порода такая.

Валя, кстати, потом куда-то исчез. Уж не знаю, с каких трепангов.

Или вот одна: все платят за чай — она регулярно забывает; из нее буквально вытряхивают, когда замечают, — народ здесь не любит церемониться. Но с той как с гуся вода — не платит, когда может. Что не мешает ей регулярно задвигать за «духовность». И не убогая какая — прилично прикинута, симпотная, с работой.

Кстати, к пьяным у меня смешанные чувства, но на опохмел я всегда даю.

Похоже, со всего можно слезть, если только захотеть. Но вот только в этом «захотеть» и кроется главная проблема, или одна из главных. Нам, смертным, не дано выбирать, чего нам хотеть. «Человек может поступать, как он хочет, но не может хотеть, как он хочет».

Сколько ни пытался я выяснить у давно завязавших, что же такое произошло, что они теперь не пьют — часто после неоднократных и безуспешных попыток, — я так ничего и не выяснил. Тем более особо наседать было не слишком удобно — мы были мало знакомы. Та же Полина, пять лет не могла — и вдруг смогла. Что за час «X» наступил, или не час, а целая особая полоса? Я слушал очень внимательно, но всегда пропускал этот момент или даже растянутый момент. Как-то он ускользал из их рассказов, порой весьма подробных. Или это я такой бестолковый.

Пришлось довольствоваться таким объяснением: на них снизошло. Если это объяснение хоть что-то объясняет.

— Я поняла, что алкоголь ослабляет человека. Да, алкоголь действительно ослабляет человека.

— …он мне говорит: «Николай, это же брак» — и сует мне эту деталь, да сам вижу, что брак, но деталь-то не моя, я ему: «Не я ее делал» — а он, блин, слушать ничего не хочет, брак да брак, и хрен теперь что докажешь, ты чего привязался? Я весь в обидках такой, короче, до группы доехал и чувствую, такая жалость к себе прет и своеволие такое прямо накатывает…

— Очнулся в Бологом, всего колотит, не помню ни хрена, на кармане — ни копья…