Алексей Титов - Солнечные рассказы

Вдруг на один из валунов, совсем рядом с тропой, впрыгнула горная лань. Михаил замер. Он увидел, как из её ноздрей при дыхании выходит пар. Лань прислушивалась к звукам ночи и поворачивала голову по сторонам.

– Тушёнки бы! – Крутилось в голове у Михаила. Он почесал живот, аккуратно поставил канистры на землю и вскинул автомат. Лань не уходила с валуна и была совсем близко. Михаил поймал животное на мушку и сделал глубокий вдох. В этот момент лань повернула голову в его сторону и тоже замерла. В её глазах отражалась Луна и как будто даже звёздное небо, а грациозный стан напоминал девичий, шерсть животного лоснилась.

– А-а-й, тфу ты! – Сказал в сердцах Михаил и опустил автомат. – Макароны, так макароны!

Услышав голос, лань мгновенно скрылась из виду, и ночь ещё крепче окутала тропу.

Михаил злился сам на себя, и почти не смотрел под ноги, издавая много шума быстрой ходьбой.

Спустя короткое время тропа вывела его к уступу скалы коричневого цвета, из расщелины которой вытекал тонкой струёй ручей, наполняя небольшую лужицу у подножья. Михаил подошёл вплотную к уступу. Вода в лужице была на удивление прозрачной.

– Так вот он, ключ! – Сказал Михаил, улыбнулся и присел на корточки, поставив канистры позади себя. Он набирал живительную влагу в ладони и жадно пил, затем стал умываться.

Когда же дело дошло до канистр, то, обернувшись, Михаил к своему удивлению не увидел их на том месте, куда поставил. Протерев глаза, он мгновенно вскочил на ноги и, сняв предохранитель с автомата, прицелился в сторону кустов.

– Ну что, шурави, навоевался? – Вдруг раздался голос с сильным акцентом откуда-то сзади.

Михаил резко повернулся и в это мгновение почувствовал сильный удар по голове. В глазах его помутнело, и скала будто раздвоилась. Успев, тем не менее, дать короткую очередь по скале, Михаил почувствовал ещё один удар, но уже с другой стороны.

Больше в ту ночь он не почувствовал и не увидел ничего.

Михаил очнулся на следующий день, в телеге, под брезентом. Его словно разбудили невыносимая жара и духота, да и к тому же запёкшаяся на веках кровь резала глаза. Сквозь рваные отверстия в брезенте на дно телеги проникали яркие лучи солнца. Телега катилась, шатаясь из стороны в сторону. Был слышен стук копыт и чья-то речь на непонятном для Михаила языке. Общавшихся было двое, и Михаил знал, что надо делать в такой ситуации.

Незаметно приоткрыв брезент, он увидел впереди себя спины двоих людей, сидящих рядом и погоняющих ослов. Один был в сером, запачканном балахоне и коричневой шапочке – модже, из-под которой виднелись седые локоны слипшихся волос. Поперёк его спины на ремне висела винтовка. Второй выглядел намного тоньше первого и был одет в чистый, сверкающий белизной, балахон. На его голове был завязан платок, перетянутый дополнительно какой-то синей лентой.

– Этот, видимо, буржуй, в тот – пролетарий. – Подумал Михаил и нащупал возле себя какую-то деревянную палку, похожую на костыль или посох.

Сжав палку покрепче в руке, он резко сдёрнул с себя брезент и вскочил на ноги, размахнувшись сначала по тому, кто был с винтовкой. Но вдруг, человек в чистом белом балахоне с проворностью зверя развернулся к Михаилу в пол оборота, так что платок слетел с его головы.

То была девушка. Михаил замер. Её глаза и волосы были черны, как лунная южная ночь, лицо было испуганным. Тонкие плечи девушки под балахоном выдавали её стройность и грацию. В голове Михаила промелькнула мысль о том, что он уже где-то видел эти глаза! И видел совсем недавно. На мгновение ему даже показалось, что девушка будто подмигнула ему.

Секундного замешательства хватило, чтобы тот, кто был с винтовкой, взял Михаила на мушку и повалил обратно в телегу, отняв палку, что была простым пастушьим посохом.

Михаил лежал на брезенте и смотрел в небо, слегка прищурившись. Солнце пекло и, как обычно, пересекало свой меридиан в самой высокой точке от горизонта. Михаилу захотелось петь, и он стал тихо насвистывать одну мелодию за другой. Сначала он спел гимн СССР, затем – Кубы, дважды – «интернационал» и один раз – «калинку-малинку».

И то ли его мелодия понравилась конвоирам, то ли наоборот, но повозка вдруг остановилась, и девушка в белом балахоне, что сидела рядом с вооружённым мужчиной, принесла Михаилу кувшин с водой. Михаил спрыгнул с телеги и встал рядом с девушкой в полный рост. Он был немного выше неё, и этот факт показался девушке удивительным и даже немного странным. В её взгляде Михаил вновь увидел что-то знакомое, будто звёздное небо, только днём.

– Зачёт мы приехал сюда, советский!? – Спросила строго девушка звонким голосом, глядя на Михаила. Она говорила с акцентом. Глаза её еле заметно улыбались, и, присмотревшись, Михаил увидел в них столько всего, что опять не смог вымолвить ни слова, но хотел столько сказать ей, что, на его взгляд, она просто не понимает, но поймёт, когда он ей объяснит! И Михаил уже, было, силился открыть рот, но девушка лишь снова сверкнула глазами и слегка топнула ножкой по земле.

– Не говори ничего, советский! Я все знаю! И тебя вижу. Лучше пей воду. – Она дала ему кувшин и отвернулась, но тут же повернулась обратно и стала в пол оборота смотреть, как Михаил пьёт воду.

Осушив кувшин, Михаил улыбнулся, поблагодарил девушку и отдал ей кувшин. Затем он вновь взобрался на телегу и, посмотрев на человека с винтовкой в руках, скомандовал: «поехали!».

Вскоре повозка прибыла в небольшой аул и остановилась на его окраине у каменного дома. Повозку встретили двое автоматчиков-моджахедов, одетых так же, как и тот, с винтовкой, кто сидел в повозке, рядом с девушкой. Сама же девушка по прибытию в аул куда-то исчезла, а Михаила взяли под руки и отвели в подвал каменного дома, где и заперли в темноте.

Следующие два дня Михаилу не давали ни пить, ни есть и каждый день приходили по нескольку раз, чтобы задать одни и те же вопросы: «Сколько шурави на базе? Кто твой командир? Что и когда собираетесь здесь делать?»

Михаил был готов рассказать все это тогда, стоя у телеги, той черноволосой девушке, что дала ему воды. И он действительно хотел объясниться ей, оправдаться, рассказать о прекрасных планах, о светлом будущем Афганистана, где такая прекрасная природа.

Но теперь, в сыром подвале, со связанными руками, измождённый жаждой и голодом, он не видел смысла ни перед кем оправдываться. И он понимал, что это будет преступлением перед его товарищами и перед всей идеей в целом. Его били, но Михаил делал вид, что не понимает, что они говорят. Он дважды предпринимал попытки к бегству, и даже один раз ему это почти удалось.

Как-то вечером, во время мусульманской молитвы, когда вся вооружённая охрана отвлеклась, Михаил освободил свои руки, растерев верёвку о край каменной плиты. Он встал на ноги и рванул, было, по лестнице наверх из подвала, но тут же встретил дуло винтовки прямо перед собой.