АlshBetta - Русская [СИ]

— Да, — с проскользнувшим наружу, хоть и небольшим, отвращением соглашается он, — это неприемлемо.

Скрещивает руки на груди, двинувшись чуть назад от стола — под пальто оказалась подходящая ему по цвету рубашка, но без галстука и выпущенная из брюк. Расстегнута верхняя пуговица, хотя воротничок выглажен безупречно. Этакое не сочетаемое в сочетаемом, эффект неопрятности под обстоятельства, но без изменений принципам и вкусам.

Для меня все это слишком сложно. Единственное, чем руководствовалась при выборе наряда — закрытый. Как можно больше и как можно лучше. При всей той честности, которую наблюдала в «женихе».

— Но для меня-то приемлемо, — я пожимаю плечами, подбираясь пальцами ко второму бокалу, такому же красивому, холодному, со стеклянным стенками и кроваво-красным содержимым внутри. Покачиваю палочку сельдерея, призванную улучшить вкус. — И сигареты в том числе. А вы ведь и не курите?

— Нет.

Можно было и не спрашивать, впрочем. Я помню прошлую пятницу в баре.

— Вы специально искали полную противоположность себе? Так интереснее? — музыка из бара становится чуточку громче, но ни он, ни я этого не замечаем. Разговор слишком далеко зашел, чтобы отвлекаться.

— Изза, я не занимаюсь глупостями, — сейчас он похож на Рональда. Даже тон, даже блеск в глазах — тот самый. У меня пересыхает во рту, когда вижу в нем отца. Со всеми вытекающими подробностями.

— Так не занимайтесь! — стиснув зубы, шиплю, почаще моргая, дабы скинуть наваждение. Я бежала от Ронни в этот чертов бар! Не хватало, чтобы и здесь он достал меня. — Я дала согласие. Я подписала бумаги. Я приду к алтарю в указанное время и скажу «да»… что еще?! Ну неужели вам этого мало?

— Изабелла… — моя проклюнувшаяся истерика не слишком-то ему нравится. Зато вместе с хмуростью и недоумением, завладевшим всем его видом, пропадает мое видение Свона. Растворяется в аметистовом цвете, который сквозь слезную пелену видно лучше любого другого.

— Я просто не понимаю, — сжав друг с другом руки, соединив их что есть мочи крепко, задаю свой самый главный вопрос, — зачем все это нужно? Вот эта встреча, например, зачем? Вы хотели лишний раз указать мне на мое место?

Ну, вот как раз и то, что чашу переполняет. Его. С треском рухнув наземь, она разлетается на мелкие осколки.

Я не успеваю даже предположить ответа Эдварда, его реакции — всего лишь раз моргаю, — а место напротив уже опустело. Уже остался только один одинокий стул с брошенным на его спинку пальто. И медовый раф на столе рядом.

А сам мужчина здесь, возле моего правого бока. Присаживается перед стулом, уменьшая втрое разницу в росте и становясь ниже меня. Заглядывает в глаза, открывая прямой доступ к своим собственным.

Его запах — того самого горьковатого парфюма — окутывает вокруг меня пространство, мешая сосредоточиться. Само его присутствие странно влияет — под кожей словно электричество. Я больше всего ненавижу мурашек на спине, которые являются несомненным атрибутом кошмара, однако они уже здесь. Больно постукивают крохотными лапками по коже, заставляя замерзнуть в теплом, даже жарком, хорошо отапливаемом помещении.

— Изза, я хочу помочь, — произносит Эдвард, вынуждая все же оторваться от размышлений как поскорее уйти отсюда. И, что самое страшное, в словах нет фальши. Черт подери… нет фальши! Да он издевается!

— Помочь чем? — нетерпеливо спрашиваю, кусая губы. Моменты слабости — самое страшное, что могло сегодня случиться. Это не планировалось вечером откровений или признаний. Это был просто поход в бар за спиртным! Какого черта он все рушит?

— Всем, чем смогу, — не теряя ни уверенности в голосе, ни искренности, серьезно отвечает мужчина, — вам ведь нужда помощь, Изза. Согласитесь со мной.

Шмыгнув носом, я маскирую пробравший наружу полувсхлип за смешком. Язвительным настолько, насколько для человека это возможно.

— Нужна, — резко киваю, растягивая губы в улыбке, — даже больше, чем помощь. Совет.

Каллен мне не верит — ни спектаклю, ни движениям, ни глазам. В его даже просвечивается немного грусти — если так это, конечно, можно назвать.

Но, не теряя вежливости, с какой говорил со мной прежде, немедля отвечает:

— Конечно же.

— Хорошо, — я вздыхаю, неуклюже поправив спавшую на лицо прядку волос, — подскажите, мистер Каллен, как убедить вас оставить меня в покое? Хотя бы на оставшиеся пять дней?

Он мрачнеет. Энтузиазм, всколыхнувший взгляд, потухает, оставляя только парочку угольков. И в лице уже нет прежнего рвения к каким бы то ни было свершениям. Тем более тем, что касаются меня.

— Вас только это интересует — когда вернемся в резиденцию?

Мои слезы, слава богу, пропадают. Тушь не потекла, ни одной слезинки вниз не пробежало, а значит, вечер можно считать удачным. Все последнее время я чувствую внутри себя нескончаемый поток соленой влаги. И если кран открылся, то закрыть его требует недюжинных усилий…

— Меня интересует, зачем вы вообще меня сюда привезли, — по-деловому четко говорю я.

— Я не хотел, чтобы вы выходили замуж за незнакомца, Изза, — Эдвард поднимается, возвращаясь на свое место. В нем что-то неуловимо изменилось. Совсем каплю, но все же…

— А на незнакомке женитесь?

Он чуть поджимает губы. Намеренно старается делать все незаметно? Его лицо почти никогда не меняется — особенно правая сторона.

— Для меня это не станет проблемой. Тем более вы не настроены говорить.

Меня окончательно отпускает недовольство и желание плакать. Наверное, водка начинает как следует действовать, что и вдохновляет.

Я беру в руки второй бокал, помешивая коктейль сельдереем. И улыбаюсь широко, довольно и спокойно:

— Почему же. Давайте поговорим, раз пришли.

Метаморфозы моего настроения ставят Эдварда в тупик. Он, конечно, никак этого не показывает, но мне кажется, я не ошибаюсь в своем вердикте. Благодаря Джасперу я знаю, как можно спрятать эмоции. И какие именно. И насколько глубоко.

Впрочем, мою инициативу Каллен перенимает. Мгновенно.

— Давайте, — с прежней мягкостью и уважением отвечает. Все вернулось на круги своя.

— Ну… — я мечтательно закатываю глаза, подумывая, как развеселить себя достаточно, дабы потом не пришлось снова расплачиваться за несдержанность, — меня зовут Изза — Исаббелле, — с улыбкой картавлю итальянский, хихикнув своему произношению, — мне девятнадцать. Мне нравятся кальмары, и я боюсь пауков.

Эдвард хмыкает моему краткому и экстравагантному резюме, но до губ улыбка не доходит, остается в глазах. Я с интересом слежу за его реакцией, а потому подмечаю каждую мелочь. Но напрасно — ничего более не вижу.

— Это самое главное, что мне надо знать, верно? — дружелюбно спрашивает, расслабляясь на своем стуле. Устраивает руки на подлокотниках, прекращает постукивать пальцами по столу.