АlshBetta - Русская [СИ]

Он сидел на диване, мой возмужавший за эти несколько лет мальчик, и смотрел прямо папе в глаза.

— Я хочу побыть там, μπαμπάς Xai. Я хочу побыть там с тобой. Пожалуйста.

Само собой, ни я, ни Эдвард не ожидали такого поворота событий. Тем более, год назад Эдвард предлагал Дамиру поехать с ним в детский дом накануне новогоднего праздника, но малыш отказался и проплакал полночи, не сумев заснуть. Мы не заводили эту тему больше… и ее завел сам Колокольчик. В свои девять лет очень четко и ясно обрисовал обдуманное желание. Загоревший от долгих прогулок по острову и каждодневного плавания в море, он стал сильнее не только физически, но и морально — Дамир был частью нашей семьи, научился понимать и принимать это, полюбил и себя, и нас, и сестричек… полюбил свою новую жизнь. Видимо, пришло время окончательно поставить точку невозврата в прежней жизни. В конце концов, подспудно это было одной из причин, почему Новый год мы решили встретить в России.

Ксай присел перед ребенком, взяв обе его ладони в свои. Они смотрели друг на друга, не отрываясь, не меньше минуты. И Эдвард спросил:

— Ты уверен, Дамир?

Нерешительности в голубом взгляде нашего сына не появилось.

— Я уверен, папа.

Около полудня они вместе отправились в целеевский детский дом. Я не стану скрывать, что переживаю за исход этой поездки, уверена, переживает и Эдвард, хотя, несомненно, сделает все, чтобы смягчить происходящее, если потребуется, защитить Дамира и утешить. Ксай обожает своих маленьких принцесс всей широтой своего огромного сердца. Но и маленького принца, собравшего наш мир из разрозненных кусочков в единое целое, любит ничуть не меньше. Я была права, стерлась та разница «чужой крови». Дамир с самого начала был нашим ребенком. И никак иначе.

Маслинка, удобно улегшись на руках Элли, принюхивается к пластилиновым цветам. Ей совершенно точно нравится розовая роза. Софина, засмеявшись, целует черный носик кошки.

— Их нельзя кушать, Маслинка!

Она такая… живая. Энергичная, лучащаяся оптимизмом, быстро расстраивающаяся, но и быстро возвращающая себе улыбку. Ее неугасающего задора хватает, чтобы поднимать настроение Эдварду, играть с ним во все доступные виды игр, подолгу гулять на улице и совершать заплывы на мелководье Средиземного моря, а еще читать множество самых разных сказок на греческом. Софина многие из них запоминает наизусть, неподдельно интересуясь перипетиями сюжета.

Когда Ксай с ней, в нем просыпается внутренний ребенок, тот мальчишка с Сими, так весело играющий на греческом острове, бормочущий забавные греческие стишки. Порой мне чудится, они могут поставить с ног на голову весь дом — и иногда даже Ангелину втягивают в столь шумное, подвижное веселье, хоть ей, моей младшей крошке, по душе более спокойные игры.

Она завороженно наблюдает за тем, как Ксай рисует — и рисует вместе с ним, терпеливо исправляя каждый штришок, она обожает, когда папа поет ей, частенько подпевая своим нежным детским голоском, она любит пазлы, пусть пока и крупные, детские, что так умиляет меня — все-таки «Афинская школа», собранная Алексайо, до сих пор висит на стене нашей спальни, хоть уже и греческой. По приезде сюда, в Целеево, столько времени спустя, именно ее мне и не хватает. Все иное осталось прежним — даже запахи, даже звуки.

…Мое первое воспоминание после долгой ночи родов — Эдвард в окружении двух кувезов. В каждом из них — наше маленькое сокровище в розовых пеленках, тихонько спящее с осознанием, насколько любимо. Алексайо никак не нарушает их сон, в палате тишина идеальная, он лишь наблюдает. С трепетом, заботой, любованием рассматривает своих крошек. Такой умиротворенный… и такой счастливый. Я не хочу рушить эту идеалистическую картину. Только вот Ксай еще и внимателен ко всему, что происходит вокруг — с рождением детей, похоже, это обостряется.

Хамелеон подмечает, что я просыпаюсь, и в глазах его лучится концентрированная любовь.

Очень осторожно обходя малышек, Эдвард присаживается на кресло перед моей постелью. Вид у него уставший, но довольный. Я посмеиваюсь, протянув руку к его щеке. Муж целует мою ладонь, прежде чем мягко пожать.

— С добрым утром, Бельчонок.

— С добрым утром, — шепотом, медленно очерчивая контур любимого лица краешками пальцев, я не могу не улыбаться, — какое же прекрасное это утро. С годовщиной тебя, любовь моя.

— С годовщиной, мое сокровище. Теперь нас пятеро — вот так подарок.

Краешками губ я улыбаюсь. Чертовски чудесно осознавать, что это действительно подарок. Даже дар, я бы сказала. Неимоверный.

— Лучшая сторона счастья, Ксай. С ними все хорошо?

— Более чем, родная.

Он обеспокоенно приглаживает мои волосы, пробежавшись по всей длине прядей.

— Скажи мне, как ты себя чувствуешь?

— Ты у меня часто стал это спрашивать…

— Мой долг это спрашивать и делать все, чтобы тебе было хорошо. Расскажешь мне?

— Все просто замечательно. И это правда.

Эдвард улыбается, приподнявшись, чтобы поцеловать мою щеку. Эдвард всю меня сейчас зацелует, нежность его и ласка снова переходят на другой уровень. Еще более сакральный.

— Ты так много сделала сегодня, Бельчонок, моя храбрая, сильная девочка, подарившая нам дочек. Я так сильно тебя люблю. Я тебе поклоняюсь, мой ангел.

— Будь я чуть в лучшем состоянии, я бы покраснела и расчувствовалась.

— Ты устала, — понимающе соглашается Алексайо, следуя пальцами по линии моих волос, — тебе нужно как следует отдохнуть в самое ближайшее время.

— Я еще успею выспаться, Ксай… я хочу на них посмотреть. Дай мне на них посмотреть, пожалуйста…

Аметист, кратко оглядев меня, похоже, прикидывает доступность этого желания. И все же не противоречит мне. Загадочно улыбнувшись, направляется к детским кроваткам. С трепетом, но неожиданным умением забирает первую малышку к себе. Как же гармонично и красиво она смотрится на его руках! Новоиспеченный папочка по-настоящему сияет рядом со своими девочками… это — его место.

— Доченька, — я приветственно улыбаюсь маленькой принцессе, доверчиво приникшей к отцу. Аккуратно касаюсь ее крохотной ручки — и о, чудо, пальчики вздрагивают по направлению к моим. — Какая она чудесная, Ксай!

— Вся твоя, — тепло произносит Каллен, — как думаешь, кто это, мамочка?

— Это Ангелина, — ни на секунду не задумавшись, вдруг говорю я. С серьезностью оглядываюсь на Эдварда, и удивление на его лице дает пищу для размышлений. — Что?.. Нет?..

— Я подумал так же, — сам себе качнув головой, шепотом объясняет Ксай. Передает дочку мне, и я, стараясь повторить его позу как можно четче, с трепетом принимаю ребенка в объятья. Мое солнышко. Моя душа. Мое сердце. Я люблю тебя больше собственной жизни. Я здесь.