АlshBetta - Русская [СИ]

В отражении зеркала ванной комнаты, в которой расчесываю влажные после душа волосы, мне улыбаются аметисты. Эдвард терпеливо ждал моего возвращения в комнате все это время, но, похоже, даже ему уже наскучил этот процесс. В последние дни мы проводили вместе слишком мало времени, и мужу, и мне хочется хотя бы ночи неустанно посвящать друг другу. Тем более, дети вот уже как полтора часа мирно спят по своим спальням… а в доме, кроме нас, никого.

Я пристыженно, но хитро улыбаюсь, откладывая расческу на тумбочку.

— Ой-ой…

Ксай оставляет совсем легонький поцелуй на моем плече. Эта хлопковая пижама кофейного цвета ему по вкусу — рукава в три четверти и недлинные шорты. Мы с Эдвардом идеально дополняем образы друг друга, потому что он как раз в футболке и длинных пижамных штанах.

— По-моему, моя красавица не хочет ко мне возвращаться.

— Просто у тебя нерасторопная красавица.

— Неспешность делает тебя очаровательнее, Бельчонок.

Алексайо прямо за моей спиной. Касается меня всем телом, мягко соединяя руки на моем поясе, а щекой приникнув к моему виску. Эдвард смотрит с любованием, неглубоко вдохнув запах моих волос, и я накрываю его пальцы своими. Не могу не улыбнуться.

— Ты всегда все обращаешь в мою пользу, Уникальный. Я могу привыкнуть и начать этим пользоваться.

— Зрелище будет увлекательным.

— Ксай! — посмеиваюсь, откинув голову на его плечо и расслабившись в объятьях, по которым так скучала. Аметистовый бархатно целует мой лоб — с рождением лисят осторожного обожания в каждом его прикосновении стало в разы больше.

— У тебя было такое выражение лица, когда я пришел… о чем ты думала, моя радость?

Нам теперь не нужно зеркало, чтобы видеть друг друга — с моего ракурса так точно. Я лишь повыше поднимаю голову, прямо, без сокрытий, глядя на мужа.

— О том, какой ты замечательный отец.

Мой Аметистовый снисходительно прищуривается. Эта его реакция, уже больше смешливо-напускная, чем искренняя, по нраву мне куда больше горячего смятения и попытки принизить свою значимость. Самооценка Эдварда, подорванная Анной столько лет назад, выправилась окончательно с рождением детей. Наши девочки решили такое большое количество дилемм, забот, проблемных вопросов и неразрешимых метаний, что не смогут никогда и представить. До сих пор я и Эдвард питали друг друга силами, энергией и вдохновением в самое нужное время. Потом появился Дамир, лисята… и три наших несмолкаемых источника радости и вдохновения бьют высоко и ярко, им никогда не угаснуть, а нам теперь никогда не пасть духом. Это не имеет значения, когда нечто столь бесценное и прекрасное, продолжение тебя, постоянно находится рядом. И улыбается. И обнимает. И с любовью называет родителем.

— Они так соскучились за время, которое меня не было… а я еще и в детский дом поехал.

— Ты уже вернулся, — подбадриваю я, — и теперь уж точно никуда не ускользнешь. Через два дня Новый год, папочка.

Эдвард, покрепче прижав меня к себе, довольно кивает.

— Наш первый русский Новый год, Белла. Символично, что пятый со дня знакомства.

— Пять — наше счастливое число, не так ли?

— Если только после него не стоит ноль, — сам себе качнув головой, Ксай зарывается носом в мои волосы, — вот исполнится тебе пятьдесят, Изабелла, попомнишь мои слова.

— Ты еще сам мне их напомнишь — тогда и будешь так пессимистично говорить.

Я поворачиваюсь в руках мужа, теперь стоя спиной к зеркалу, а лицом к нему. Эдвард, весь как на ладони, доверчиво смотрит на меня. Да, на его висках чуть прибавилось седины, но остальные волосы все такие же густые, насыщенно-черные, отросшие с последней нашей встречи. Да, на лбу его и у глаз чуть заметнее стали мелкие морщинки, однако цвет лица выровнен средиземноморским загаром, глаза горят, а губы, такие притягательные, ни на грамм не изменились — разве что их улыбка все светлее и чудеснее. Да, Эдварду исполнилось в этом июле пятьдесят лет — и у нас был большой праздник, прошедший в небольшом кругу, но дополненный поздравлениями от пэристери со всех уголков мира. Константа и Сергей преподнесли нечто особенное — помимо основных теплых слов, попросили Эдварда оказать им честь и стать крестным для их дочери — Анны. Мир не стоит на месте, он вращается — и все возвращается — Ксай, давший второй шанс Конти в свое время, получил его сам. Снова. От нее.

— Между прочим, Элли сказала, что у нее не хватает пальцев сосчитать такие большие цифры, а Софин и вовсе сдалась, — сам себе докладывает Эдвард. Мне греет душу, что со смехом, хоть взгляд его ненароком, но останавливается на зеркале.

— Дамирка подкинет им идею про черепашку, — мне вспоминается тот день рождения Ксая, аквариум, мое маленькое золото рядом с золотом большим, и их откровенный разговор, детский и теплый — тогда вместе считали возраст Ксая. А я документировала на смартфон.

— Да уж, черепашка — само то.

Пальцы Эдварда все еще на моей талии, потирают спину, умиротворяя окончательно, а вот взгляд аметистов уже пространнее. Я расслабляюще глажу плечи мужа — уже почти массаж.

— Родной, уж мне точно с каждым проходящим годом ты нравишься все больше. Есть люди, которых время только красит.

— Тебе, Бельчонок, в комплиментах равных нет.

— Уж кто бы говорил, Алексайо.

Я привстаю на цыпочках, дотягиваясь до его губ. Легко целую их, улыбнувшись несменному клубничному аромату. Мы вернулись в Целеево, где не изменилось ничего, и ощущать, целовать, видеть Эдварда в этом доме — все равно что оглядывать прошлое и настоящее в одном лице. Он представить себе не может, что значит для меня, сколько бы ни пыталась об этом говорить. Перестану? Как бы не так. И такие ситуации лучше всего для откровений подходят — потому что любовь занимает лидирующие позиции, а близость безгранична.

— Ты мой, Ксай. По духу, по стилю жизни, по родству душ и физически тоже. Моя половинка, мое недостающее звено, без которого не быть целой. Мудрый, статный, взрослый мужчина. Обворожительный муж и великолепный, добрейший к нашим детям папа. Я тебя обожаю!

Я крепко прижимаюсь к Эдварду, сомкнув руки на его поясе. Целую сперва футболку на груди, затем — ключицу, после — шею и, под конец, недвижный уголок рта. А уже полноценно мои губы находит сам Аметистовый — так выражает ту часть эмоций, какая словам неподвластна.

Проникновенно-тронутые полуприкрытые глаза — в зрачке борются целомудренная благодарность и благодарность страстная. У Эдварда даже дыхание немного сбивается, хоть дальше поцелуя дело не заходит. Долгое воздержание, вот его плоды — я хочу мужа прямо здесь и столько раз, сколько дадут нам дети до своего пробуждения.

— Ты воспламеняешься, — негромко, с обрадованной ухмылкой подмечаю я.