Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. По праву любви.

— Я буду играть только для тебя и для моих близких, — сказал он Тони. — Ты не подведи меня, обязательно приди. Жаль, что твоя мама не дожила до этого счастливого дня. Как я хотел бы увидеть её в первом ряду вместе с тобой!..

Тони пообещал Дженаро и Марии непременно присутствовать на концерте, который должен был состояться вечером, а с утра всё же поехал на ткацкую фабрику.

Там, у ворот фабрики, ему пришлось провести весь день. Инициаторы забастовки пришли туда задолго до начала смены и выстроились у входа с плакатами, гласившими: «Долой эксплуатацию!», «Требуем уменьшения рабочего дня!», «Дайте нам время видеть наших детей!».

Шедших на работу ткачих они останавливали, приглашая их присоединиться к забастовке и не пуская внутрь фабрики. Несознательных уговаривали, взывая к их совести и чувству пролетарской солидарности. Как правило, те поддавались на уговоры — никому не хотелось быть штрейкбрехером. Прорваться сквозь пикет отважилась только Эулалия, но и для неё клеймо штрейкбрехера было крайне неприятно, поэтому она расплакалась, придя в пустой цех к своему станку.

Камилия прошла на фабрику с чёрного хода, опасаясь гнева бастующих, и так же ушла оттуда — по настоянию Умберту.

— Во-первых, я видел среди бунтарей твоего бывшего мужа, — сказал он, — а во-вторых, и в-главных, твоё присутствие будет дополнительно раздражать ткачих. Они считают тебя источником всех своих бед, потому что с твоим приходом на фабрику их положение и впрямь сильно ухудшилось. Поезжай домой. Тут может завариться очень крутая каша!

— Они не посмеют напасть на меня!

— Профсоюзные заводилы — нет. Но всегда найдётся кто-нибудь не в меру горячий, и тогда полетят камни, — пояснил Камилии Умберту, и она его послушалась.

Ципора всполошилась, увидев её дома в неурочный час:

— Что случилось? Почему ты вернулась так рано? Я слышала по радио, что у вас на фабрике бунт!..

— Поэтому я и уехала оттуда. Ткачихи меня ненавидят, и при мне обстановка может накалиться ещё больше, — пояснила Камилия.

Ципора заохала, запричитала, а потом вдруг спросила, там ли Тони. Услышав положительный ответ, расстроилась ещё сильнее:

— Что же ты наделала? Какой ужас! Ты вызвала полицию, и она покалечит Тони!

— Полицию вызвала не я, а Умберту, и она приедет ещё не скоро. Может, к тому времени страсти улягутся, и смутьяны сами разойдутся по домам.

Камилия беззастенчиво лгала, чтобы успокоить мать. На самом же деле она прекрасно знала, что в списке смутьянов, подлежащих аресту, имя Тони значилось одним из первых.

— А если не разойдутся? — продолжала беспокоиться Ципора. Что будет тогда? Ты не боишься за Тони?

— Я больше не желаю слышать о нём! Он получил от меня всё, что хотел, а потом выбросил, как тряпку. Я просила его встать на мою сторону — он отказался. Пусть теперь пеняет на себя! А я надену своё лучшее платье и пойду на концерт с Конопатым. Сегодня будет день моего торжества.

Шеф полиции — капитан Рамиру — был ярым противником всяческого вольнодумства, поэтому с удовольствием согласился помочь родственнику в разгоне забастовки. Особенно же его вдохновила возможность арестовать Тони Ферьяно — этого наглого писаку, сеющего смуту своими злобными статейками!

— У меня давно руки чешутся на этого типа, — сказал он Умберту. — Я буду счастлив, засадить его за решётку и выбить из него всю коммунистическую дурь!

По плану, разработанному капитаном Рамиру, полиция должна была появиться на фабрике в конце дня, когда забастовщики устанут, проголодаются, а многие и падут духом. В этом случае с ними будет легче расправиться.

Таким образом, бастующие стояли с плакатами у ворот фабрики, а полиция к ним не спешила, и Рамиру занимался своими обычными повседневными делами. В частности, он беседовал с посетителем, который заранее договорился с ним об аудиенции. Этим посетителем был ни кто иной, как Фарина.

— Я получил ваше послание и ждал вас, — любезно встретил его Рамиру. — Правда, сегодня у нас много экстренных дел: смутьяны пикетируют фабрику, требуется наше вмешательство.

— Если вы очень заняты, я могу прийти в другой раз, — проявил понимание Фарина.

— Нет-нет, я же говорю, что ждал вас, — повторил Рамиру. — Вы у нас желанный гость. Насколько мне известно, у вас имеются хорошие связи с итальянскими фашистами, а многие из нас тоже убеждённые сторонники фашизма. Нам вас рекомендовали.

— Благодарю, — вежливо склонил голову Фарина. — У меня к вам очень простая просьба. Неподалеку от моей фазенды в полиции служит некто комиссар Омеру. Он хотел бы получить перевод на службу в Сан-Паулу.

— Я его не знаю, — сказал Рамиру.

Фарина пояснил ему подчёркнуто многозначительным тоном:

— Он оказал мне важную услугу, а долг платежом красен.

Рамиру согласно кивнул:

— Посмотрим, что можно сделать. Но добиться перевода в Сан-Паулу не так просто, это может занять несколько месяцев.

— Разумеется, это не просто, — поддержал его Фарина. — И всё же я могу передать ему, что вы обещали устроить перевод?

— Да.

— Премного благодарен, — чопорно поклонился Фарина. — Не смею больше вас задерживать. Занимайтесь своими смутьянами. Желаю вам успеха.

Вполне довольный результатом беседы, он направился в отель, где собирался немного отдохнуть перед вечерним концертом в филармонии, на который его пригласил Жонатан.

— Всё в порядке, завтра я смогу спокойно отправиться домой, — сказал он Жонатану. — У меня, на сей раз, было здесь только одно дело, зато очень важное. И я с ним успешно справился!

Суть этого важного дела заключалась в том, что ещё до отъезда в Сан-Паулу Фарина уговорил Омеру вновь арестовать Маурисиу за убийство, пообещав взамен перевести комиссара на службу в город. Честный, неподкупный Омеру не смог устоять перед таким соблазном и согласился пойти на поводу у Фарины. А тому оставалось только употребить свои мощные связи, имевшиеся у него в Сан-Паулу, что он с успехом и сделал.

Находясь в прекрасном расположении духа, Фарина не отказал себе в удовольствии побывать на концерте Дженаро, чьё исполнительское мастерство пленило его ещё при первом знакомстве. Общаться с пианистом лично он не собирался, вполне резонно предполагая, что после той грабительской сделки с Марией Дженаро считает его подлецом и даже не подаст ему руки. Но можно ведь просто посидеть в зале среди публики и послушать прекрасную музыку!

Войдя в фойе концертного зала, Фарина поспешил раствориться в толпе, не желая также встретиться здесь и с Марией или Тони, которые наверняка придут послушать Дженаро. Однако остаться незамеченным Фарине не удалось, его окликнула Жустини, пришедшая сюда вместе с Малу, которая пс могла пропустить столь важного события и жизни обожаемого ею Дженаро.