Саша Ино - Огонь Черных лилий

— А тебе идет! — подмечает Валентина, когда я спускаюсь.

— Должно быть, будешь?

Открываю абсент. Ненавижу его, но это единственное спиртное у меня дома. И то…купленное Ясмином. Но поскольку хочется напиться, залив до краев пустоту внутреннего мира обманом алкоголя, сойдет и абсент.

Валентина смущенно отказывается.

— Что было на совете? — спрашивает она.

— Не знаю… Я видел торжественное прохождение лидеров мимо шеренги генералов… А на совете я не присутствовал, не вышел мордой для подобных высот. Но думаю, разбежались через несколько часов. Ведь это всего лишь дань традиции… В день революции, после безоговорочной победы Черных Лилий, мы и, правда, заседали всю ночь, решая будущее подвластных нам территорий. А сейчас… так, фальшивая радость и возможность покрасоваться в парадной форме.

— Правда? А я думала что-то серьезное…

— Ты и обязана была так думать. Народ должен видеть мощь и силу государства! И, что немаловажно, для усиления чувства овечьей покорности народ должен забыть, что его лидеры простые люди и верить, что они боги…

— Я хотела бы увидеть совет Пяти воочию… — восторженно говорит девушка.

Странно, несмотря на ее мучительные страдания, она все еще благоговеет перед мифами, так старательно выстроенными Черными Лилиями.

— Ничего интересного. Люди, как люди…

— Если бы у тебя был выбор, то кого бы ты поставил единоличным правителем?

— Я бы застрелил того, кто мне этот выбор предлагает.

Я проглатываю травяной эликсир грез зеленой эссенции под названием Абсент. Мир чуть-чуть качается, искажаясь под напором дурманящего вихря. Тихие звуки мелодии, так настойчиво преследующей мою душу, падают с потолка, словно плавящийся пластик. Я закуриваю…

— Ну, а если…

— Без «если»… Монархия и единоличная диктатура никогда себя не оправдывали.

— А что власть закрытой элиты лучше? Была ли она справедливее?

И в самом деле… Конечно же, нет… Но, почему-то избавляясь от тирании прошлых режимов, мы воздвигли свой кровавый диктат. Парадокс.

Забавно.

— Не была, — признаюсь я, — Но, если тебе интересно знать, то лучшим правителем был бы… — я задумываюсь, сложно, — Опиум… хотя нет, он буйный и его часто перемыкает. Тогда Цербер… Стоп, тоже нет. Если его не ограничивать, он может устроить всемирный коллапс. Император — никакущий, Игла — придурок. Да, что-то не густо.

— А Ясмин?

Ясмин… Я невольно касаюсь своих истерзанных губ.

Мой убийца… Мой единоличный властелин… Мой палач, снисходительно карающий меня своей нежностью.

— Не знаю, — растерянно отвечаю я.

Валентина подхватывает тени моих раненных сомнений и не расспрашивает, помогая мне:

— Ты прав, он слишком холоден, чтобы чувствовать биения сердца страны.

— Да, конечно.

Прикасаюсь к абсенту, делая жадный глоток. Теперь терпкость трав, проникая в ранки на губах, течет во мне вместо крови, наполняя слабостью все тело.

— Ты всегда так много пьешь? — интересуется Валентина.

Мой взгляд падает на бутылку… Она на половину полна или пуста?

— Я? — машинальный вопрос, — Нет, я не помню…

— Ты точно хорошо себя чувствуешь?

Переживает.

Верно.

Переживай! Если со мной что-то случится, ты останешься без защиты. Я твоя последняя надежда. А ты моя… Надежда почувствовать себя снова живым, сражающимся за убитую мечту. Хотя бы на миг… на один маленький, но яркий всполох…

— Все хорошо, Валентина, — я усмехаюсь, — Просто супер. Иногда Феникс сгорает. Со мной как раз тот самый случай…

Валентина долго не отвечает, наблюдая за игрой лепестков огня в камине.

Я на секунду отключаюсь. Абсент уносит меня в вихревые потоки измененного сознания. Мне уже не больно и не страшно, мне уже не пусто. Есть только музыка моих убитых иллюзий.

Наверное, на моем лице сейчас отпечатаны черные крылья отчаяния.

— Кто с тобой такое сотворил? — тихо спросила Валентина. Ее голос дребезжит сочувствием.

Сотворил?

Сочувствие… На черта мне ее сочувствие?!

Сотворил… Мое тело отзывается волной душного томления по прикосновениям Ясмина. Хочется прошептать его имя… Мне становится жарко и пропадает воздух, я ловлю кислород, непроизвольно дергая за рубашку. Податливые пуговицы расстегиваются, обнажая мою истерзанную шею.

Валентина вздрагивает.

Мне все равно. Пусть видит распятого Феникса во всей красе. Пускай смотрит на ожоги от нежной ненависти Ясмина…

Тебе нравится, Валентина?

Тебя пугает их острота?! Меня, признаться, тоже. Кто со мной такое сотворил… Хороший вопрос. Думай, девочка, думай… Наверное, ты решишь, что я хожу в квартал Роз к какой-нибудь Мадам Богомол, пускай… Все лучше, чем правда.

— Он ведь с тобой не слишком осторожен? — Валентина чуть смущена, но все равно давит своим вопросом.

Он? Как она догадалась… Шок и абсент, абсентовый шок. Срываюсь с небес вместе со звездным дождем. Я чувствую, как краснею.

— Ты… С чего ты решила… Кто он?

— Ясмин…

Я выплевываю глоток травянистого яда.

— Ты удивлен, что я поняла?

— Мне интересно, каким образом? — прихожу в себя, но мои руки реально трясутся.

Так быстро раскололи… Меня, заядлого революционера, проверенного сына великого таинства.

— Я же женщина, я многое замечаю. Твой страх, когда произносят его имя, будто ты боишься себя выдать… Твоя шея. Слишком сильный след, женщина не способна настолько затянуть ошейник, тем более любимому мужчине. Наконец, следы от его поцелуев… слишком велики и насыщены краской для женских губ. Эти следы мужских прикосновений.

Какая проницательная девушка… Должно быть она опытна в вопросах любви.

— Ты ведьма, — шепчу я, подавляя глупое смущение.

— Я просто внимательная. Скажи, тебе нравится?

— Нет… — я думаю, — Хотя, да. Бывает, бывало.

— Ты извращенец.

Мне смешно. Что ж, я не спорю. И даже готов доказать!

Я стягиваю с себя рубашку и поворачиваюсь к ней спиной, измученной укусами и шрамами от его ледяной страсти.

— Как тебе?

От Валентины исходят волны скорби.

К чему бы…?

— Должно быть, тебе было очень больно.

— Конечно, нет, — признаюсь я, — Когда насилуют плоть, не так чувствуется знойный ад в душе.

— А что у тебя с рукой? Тоже он?

— В каком-то смысле. Старая рана.

— Он что идиот?

Обида за меня и злость. Как трогательно.

— Нет. Он мой спаситель, — я поглаживаю сморщенную кожу шрама, — Давно… Мы попали в клещи, не в прямом смысле… Нас окружили. Надо было прорываться. Ясмин положил роты солдат своим огнеметом, Эдо исполосовал тела сотни ребят, а я… Я не успевал менять обоймы, превращая чужую плоть в сплошной свинец. Когда подключили тяжелое оружие, стало совсем не продохнуть. Нас оставалось все меньше и меньше. И я ринулся на пулемет, как камикадзе на вражеский крейсер. Мне удалось убить пулеметчика, потом его зама, и каждого, кто подходил на смену, обеспечивая своей смертью наше спасение. Но я не рассчитал, чутка. Залп, и моя рука повисла на одной только мышце. Болевой шок меня прибил. Ясмин вынес меня из боя, нашел лучшего врача, чтобы тот сохранил мне руку. Спасибо ему, я не остался калекой. Если хочешь знать, он рисковал своей шкурой, спасая меня. Ведь существовал приказ…