Джеймс Уоллер - Унесенные ветром. Век XX

— Во всех направлениях, возможно, в каждый следующий момент — в ином.

— А вам не кажется, что вы быстро устанете, если будете поступать таким образом?

— И это тоже кажется, — Билли впервые улыбнулся. — Очевидно, поэтому я решил остаться на ферме своего деда.

— И что же вы там собираетесь делать?

— То же, что и сейчас. Работать.

— Похвально, похвально. А отчего же вы стали читать мои сборники?

— Мне как-то попалось стихотворение «Ричард Кори». Мне оно показалось созвучным…

— Созвучным с чем?

— С тем, что я думаю об этом мире. И еще — я знал достаточно много таких людей, которые… которые хотя и не застрелились, как Ричард Кори, но были в достаточной степени сломлены несовершенством этой жизни. У меня даже были такие среди моих родственников. Никто не достоин зависти, но каждый человек достоин жалости.

— Ну-ну, — Робинсон задумчиво кивнул. — Послушайте, Лоуэлл, распорядитесь, чтобы нам подали еще пару бутылочек. Можно даже три. Плачу я, не вздумайте кутить за счет этого парня.

Когда официант принес бутылки, бокалы и поднос с фисташковыми орешками, Робинсон подождал, пока тот уйдет, и спросил:

— Вы упомянули своих родственников, которые были похожи на Ричарда Кори?..

— Да, дед рассказывал мне о муже своей тетки. Кажется, это типичный случай «Сумерек богов». Его век уходил, он пережил свое время, будучи еще совсем молодым.

Робинсон открыл бутылку, разлил вино в бокалы.

— Понимаете ли, в чем дело, друг мой, — разумеется, «друг мой» относиться только к Билли, вряд ли мэтр удостоил бы Бена Лоуэлла такого титула, — «Сумерки богов» могут ведь наступить и для отдельного человека, когда он сделается слишком хрупким, слишком прозрачным для этого мира. А мир, как мне кажется, становится все хуже и хуже.

— Я не думаю, мистер Робинсон, что это относится конкретно к нашему времени. Мне кажется, так было всегда. Рождаясь, человек находится на вершине счастья, жаль только, что он абсолютно не осознает этого. И чем дальше он спускается с этой вершины, тем больше делает ошибок, глупостей, терпит лишения, страдания. А оказавшись в самом низу, он видит прекрасную вершину и ужасную, полную опасностей и разных ловушек, дорогу вниз. Чем раньше человек осознает трагизм этого спуска, тем раньше наступят для него «Сумерки богов».

— Вот как, — покачал головой Робинсон. — Похоже, для вас эти «Сумерки» уже наступили.

— Да, похоже, — просто ответил Билли. — И я не думаю, что это — обычный, банальный страх перед жизнью.

— Так чем, вы говорите, занимаетесь у себя в Джорджии? — Робинсон почему-то переменил тему разговора.

— Я помогаю своему деду на его ферме.

— И пишите?

— И пишу.

— Хм… Дайте-ка ваши стихи.

Билли вынул из тонкой кожаной папки тетрадь в коленкоровом переплете. Робинсон взял тетрадь, а взамен протянул ему квадратик плотной глянцевой бумаги.

— Это моя визитная карточка. Подъедете завтра, во второй половике дня.

Билли приехал в его небольшой особнячок на Лонг-Айленде, и Робинсон сказал:

— Это хорошие стихи. Скажите этому сукиному сыну Лоуэллу, что я одобрил их, если, конечно, его это интересует. У него, у Лоуэлла, тоже был какой-никакой талант, среди родственников его сплошь и рядом встречаются знаменитые поэты, это фамильное. Только вот сам Бен предпочитает не замечать «Сумерек богов» — очевидно, для того, чтобы чувствовать себя увереннее и безопаснее.

Лоуэлл, узнав об отзыве Робинсона, сказал:

— Давайте поступим так. Мы выпустим небольшой сборник. Небольшим тиражом. Все расходы на печатание я беру на себя. Потом, по мере того, как сборник будет раскупаться, издатель выплатит вам гонорар, из которого я возьму причитающиеся мне двадцать про — центов.

Билли прикинул и согласился. Он сразу же вернулся в Тару, потому что подоспело время окучивать хлопчатник.

Опять приближалась осень. Билли работал с утра до вечера, помогая Уэйду. Они раздобыли прицеп к новому трактору и теперь возили хлопок прямо в Джонсборо. На фабрике, которую держал Уэйд с компаньонами, поставили новую хлопкоочистительную машину, теперь пряжа получалась более чистой, более качественной, хотя цена ее, как заметил Билли, практически не выросла.

— Послушай, дед, мы же остаемся в убытке. Цена должна быть более высокой, в нее должны войти за — траты на новую хлопкоочистительную машину, — как-то качал он разговор с Уэйдом.

— Я-то понимаю, малыш, да только Кэнингхэм с Осборном боятся потерять клиентов. Если у нас вообще никто не станет брать пряжу, какой бы хорошей она ни была, тогда уж мы точно прогорим. По правде говоря, я не вижу иного выхода, кроме как продавать пряжу по прежней цене. Трудно найти новых покупателей на пряжу. Куда нам тягаться с крупными компаниями.

— Ну, с этим я не совсем согласен. У нас-то все под боком, а им приходится везти хлопок достаточно далеко. Оборудование у них, конечно, получше, но не намного. Единственное, чем они нас побивают — это размерами партий поставок. У нас есть два выхода, как я считаю. Первый — найти клиента, которому именно такая чистая качественная пряжа нужна для производства какой — то особой ткани. А второй — производить из этой пряжи ткань самим.

— Я уже думал об этом, Билли, о ткани, Но опять же Кэнингхэм и Осборн вряд ли решатся на это. Расходы слишком большие — надо строить новое здание, чтобы установить там ткацкие станки. И станки тоже надо на что-то покупать. На все нужны деньги.

— Ты же, наверное, знаешь, где взять деньги, дед… — Билли хитро прищурился.

— Наверное, знаю. Ты, конечно, имеешь в виду дядю Барта?

— Вот именно, его.

— Хм, а какой процент захочет он с нас взять под кредит? — теперь уже прищурился Уэйд.

— Дед, я тебя не узнаю! Ты же мне всегда рассказывал о том, что в нашей семье все всегда приходили на помощь друг другу.

— Ну, допустим, не всё и не всегда, я рассказывал тебе семейное предание о Джералде О’Хара, слышанное мною от тетушки Мелани, о том, как он, поставив на кон деньги общего с его братьями предприятия, выиграл в карты поместье. Только ведь случилось это лет восемьдесят назад. Времена с тех пор сильно изменились, малыш.

— Ладно, дед, я все понимаю. Придется сделать поправку на время, но рискнуть мы обязаны.

Поезд, делавший до семидесяти миль в час, помчал Билли через Чаттанугу, Франкфорт, Индианаполис Большие участки дикой прерии сменялись такими же большими территориями возделанной земли, через реки, которым он уже потерял счет, пролегли мосты, словно гигантские стальные скобы, стягивающие берега. Зрелище было захватывающим: под куполом неба, казавшегося особенно высоким из-за равнинного характера местности, уходили вдаль без конца и без края то сизоватая прерия, то ярко-желтая полоса скошенной пшеницы. В стеклянно-синем воздухе, словно молодое вино в бокале, играли золотые лучи солнца. Огромные города вставали, подобно призракам — сначала это было нечто, висящее в воздухе, окутанное голубоватой дымкой, напоминающее то ли пароход, скользящий по реке, то ли стаю огромных животных. Пространства обманывали — проходило не менее получаса, пока пароход или стадо животных только чуть увеличивались в размерах, а потом перспектива вдруг резко менялась, являя взору нагромождение зданий, клубок железнодорожных путей у вокзала, лес электрических опор, копошение пестрой толпы людей.