Цви Прейгерзон - Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949 — 1955)

Наконец мы прибыли в лагерь — шестой по счету в моей жизни. После осмотра вещей меня определили в 18-й барак. Но перед тем как отправить туда, нам предложили, при желании, сдать свои вещи в камеру хранения. Я так и сделал, и, как выяснилось вскоре, это оказалось не лишним.

62-й ОЛП был заселен уголовниками, в большинстве своем — ворами, бандитами и убийцами. В 18-м бараке находились и политические заключенные. Две недели, проведенные мною в этом бараке, были ужасными. Барак держали на замке днем и ночью, выпуская оттуда только в столовую и на работу. За все проведенное там время я не умывался. Параша была одна для «маленьких и больших» надобностей, вонь, до удушья, распространялась по всему бараку. Но самым страшным здесь был организованный разбой и бандитизм со стороны уголовников по отношению к политическим. Полагаю, что кое-кто из надзирателей был заинтересован в этом грабеже, они работали заодно.

Время от времени в барак приводили новых этапников, главным образом политических. Большинство из них приходило в барак с вещами (кое у кого из политических заключенных были довольно дорогие вещи), не все оставляли свои вещи в камере хранения.

Грабежи были организованными. Происходило это так: внезапно гас свет, бандиты нападали на новичков — короткая борьба, слышались глухие удары, уговаривание, избиение, свалка, пинки ногами, учащенное дыхание. Все это продолжалось минуты. Опять загоралось электричество, и все «как ни в чем не бывало».

Как я сказал раньше, входная дверь была закрыта на замок снаружи, и награбленные вещи выбрасывались через разбитое окно, а там, надо полагать, кто-то из той же банды их подбирал. Окно это почти всегда было разбито, несмотря на страшный холод в бараке.

Мое место в этом бараке было на верхней полке, недалеко от входной двери. Случайно по соседству со мной был главарь воров барака, красивый молодой парень по имени Володя. Это был опытный бандит, отбывавший уже третий срок.

22.9.57 — Сам Володя не принимал участия в разбое и грабеже — он только давал указания. Володя был обходительным парнем, умел ладить с людьми, любил беседы. Некоторые из политических даже дружили с ним и подолгу разговаривали. Я же, находясь по соседству, внимательно слушал, но никогда не вмешивался в их разговор.

Володя имел 17-летний срок за дерзкое ограбление магазина, в котором принял участие и его дружок. Это было после отбытия первого (или второго) срока — тоже за грабеж. Магазин ограбили дочиста (около 50 тысяч рублей). Это было в одном из городов Подмосковья, где Володя родился и жил. Его арестовали не за грабеж — этого не раскрыли, а за какое-то другое, более мелкое нарушение правопорядка. А грабеж обнаружили в ходе следствия. Володя все это рассказывал довольно весело. Много бандитов и воров внешне выглядели симпатичными, умели держаться и вести беседу. Они «только» отрицали необходимость трудиться — любая работа была не для них. Они не признавали жизни, при которой добиваются благополучия постепенно — они хотели сразу заполучить все. Вино, женщины, карты, красивая одежда, изысканная пища, развлечения — все это должно у них быть без ограничений, а если для этого нужны деньги, то их надо добыть любыми способами.

Вор и грабитель ворует и грабит не ради денег, а ради того, чтобы пожить широко, в свое удовольствие. Среди воров я встречал очень красивых парней. Процент молодых и красивых людей, со здоровыми зубами и хорошим телосложением у воров куда выше, чем у обычных людей. И вот встречаешь такого красивого парня, который мог бы украсить род человеческий, в мрачной Воркуте, в грязном смрадном бараке. И отбирает он последние вещи у несчастных заключенных.

Володю привезли из сельскохозяйственного лагеря, где была возможность встречаться с прекрасным полом. Его последняя любовь была с еврейской девушкой — он называл ее «жидовочка». По его словам, это была молодая и красивая девушка, хвалившаяся, что она дочь известного в стране вора. Подозреваю, что это была самореклама, дабы пленить Володино сердце. Правда, эта девушка влюбилась в него по уши. Она была очень чистоплотная. Володя рассказывал, что при их встрече она иногда мыла ему ноги. Хотя Володя рассказывал о своей «жидовочке» чуть-чуть насмешливым, высокомерным тоном, будто бы видя в том, что к нему привязалась еврейка, что-то недостойное для себя, я чувствовал, что эта дочь моего народа чем-то пленила этого молодого вора. Он часто, по нескольку раз в день, говорил о ней, дополняя свои рассказы, добавляя подробности (об интимной стороне жизни он вообще не говорил, и это тоже служило доказательством хорошего и почтительного отношения к своей «жидовочке»). Однажды я слышал, как он произносил сквозь сон ласковые слова, вполне возможно, что они имели отношение именно к ней.

У Володи было много вещей — полный большой мешок и сверх него. Ни разу я не видел, чтобы он открывал свой мешок, но подозреваю, что в этом мешке находились самые дорогие вещи, украденные в нашем бараке.

Однажды в наш барак привели этап из двадцати человек. Все были с вещами, все политические. Видимо, кто-то из политических дал им знать о банде воров в бараке, и предупредил, что могут отнять их вещи. Прибывшие были новичками, в основном из Прибалтики, молодые, здоровые. Они заняли свободные места на нарах, почти все рядом. Видимо, новички успели разработать свой стратегический план. Вскоре свет в бараке погас, и воры набросились на новичков и начали их грабить. Было это около восьми часов вечера. Завязалось побоище, серьезная драка в темноте, послышались крики, на грабителей посыпались удары, но они молчали, слышалась толкотня, тумаки, зубовный скрежет, короткое учащенное дыхание и опять удары и крики. Драка и грабеж продолжались долго. Я слышал, как один из воров поднялся на наши верхние нары и спросил что-то шепотом у Володи. Володя ответил тоже шепотом: «Не надо». (Кажется, просили разрешения пустить в ход ножи.)

Зажгли свет. Вид ограбленных был ужасен. Впоследствии выяснилось, что из воров только двое-трое получили явные ранения — выбитые зубы, синяки.

Видимо, ограбленные решили жаловаться администрации. Они подошли к окнам (окна были зарешечены металлическими сетками) и начали кричать. После длительного зова открылась дверь, и на пороге появился дежурный офицер по лагерю, в сопровождении двух солдат. Он выслушал предупреждение, что пострадавшие пожалуются начальнику Речлага (Речлаг — Речной лагерь, так называли режимные каторжные лагеря в Воркуте) и напишут жалобу в Москву. Вскоре в барак пришло все начальство лагеря — начальник лагеря, оперы, начальник КВЧ, работник санчасти и другие. Всего пять-шесть офицеров и много надзирателей.