Цви Прейгерзон - Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949 — 1955)

9.10.57 — 1 и 2 мая были днями отдыха, и я пришел в барак 1-А, в котором жил Стадников, чтобы повидаться с ним. Когда я сказал ему, что с сего дня мне предстоит работать вместе с ним в обогатительной лаборатории ЦНИБа, он не выразил восторга и объяснил мне положение дел: «живой душой» в лаборатории был только Присадский, бывший зэком до начала 52-го года, и работавший в ЦНИБе с 48-го или 49-го года. Он был инженером-обогатителем по углю, и я знал его и его жену еще до моего ареста. В 45-м или 46-м году он с женой приехал в Москву из Тулы, где они жили. Они зашли ко мне посоветоваться по поводу их работы. Они оба работали в Туле, в лаборатории по обогащению угля подмосковного научно-исследовательского угольного института. Жена Присадского — Ольга Павловна Бажова — была дочерью Павла Бажова, знаменитого уральского писателя.

Стадников не любил Присадского, впрочем, как многих других людей, с которыми он сталкивался. Он любил одиночество, и еще, возможно, трех-четырех человек, которых уважал и был им верен. Остальных он просто ненавидел. Манера разговора старика была острой и колючей. Он был одним из самых культурных людей, с которыми свела меня судьба, — владел английским, немецким и французским языками; его память была удивительной.

По словам Стадникова, работа Присадского в ЦНИБе не стоит и ломаного гроша, а меня берут туда, чтобы несколько выправить положение.

После майских праздников я начал работать в лаборатории Стадникова. По работе мы не были с ним связаны. Стадников разрабатывал тему по самовозгоранию углей. Он предложил новый метод в этой области и в 1956 г., после своего освобождения, выпустил интересную книгу по этому вопросу

10.10.57 — Лаборатория Стадникова была плохо оснащена. Оборудование, можно сказать, было со времен прошлого столетия. Чтобы не мешать друг другу, Стадников со своим помощником Николаем Сергеевичем Рождественским работал с утра до 16-ти часов, а затем до полуночи работал я вместе с Георгием Павловичем Пшеничным.

Между Стадниковым и Рождественским были не совсем гладкие отношения по работе. Оба были старыми химиками. Все годы Рождественский работал в Москве. Ему было лет шестьдесят, он был тучным, ленивым в движениях, имел срок 25 лет. Видимо, Рождественский не очень интересовался работой — его больше интересовала музыка, он любил играть на скрипке. В Москве он играл в любительском оркестре, и тут, в лагере, у него была скрипка, и он играл в оркестре, участвовал в самодеятельности.

Стадников не любил Рождественского и относился к нему с недоверием. Их отношения портились изо дия в день, и спустя два месяца после начала моей работы в ЦНИБе, по требованию Стадникова, Рождественского уволили с работы. По сей день ( я случайно встретил его в этом году ) он ненавидит Стадникова лютой ненавистью. Тот косил направо и налево близких ему людей, которые не смогли найти к нему соответствующего подхода.

Пшеничный был совсем другим. Это был высокого роста человек лет пятидесяти двух с приятной внешностью. В годы гражданской войны в России он служил в Белой армии младшим офицером. Вместе с армией Врангеля он ушел в Крым, к берегам Черного моря, а в 20-м году эвакуировался в Турцию. Некоторое время после этого служил в русской Белой армии за границей, потом поселился в Софии, закончил институт, химический факультет, и женился на дочери мелкого промышленника, занимавшегося изготовлением косметики. После смерти тестя он продолжил его дело. Его парфюмерия стала лучше, появилась постоянная клиентура, в материальном отношении его жизнь была в полном порядке.

В Болгарии он был членом какой-то русской антисоветской организации. В годы второй мировой войны (Болгария воевала на стороне Гитлера) он был в армии, воевал против Советского Союза. После поражения Гитлера и его союзников Пшеничный был арестован и осужден на 10 лет. Так он попал в Воркуту и проработал у Стадникова несколько лет.

В противоположность Рождественскому, Пшеничный был любимцем старого профессора, оказывавшего ему полное доверие в работе и выражавшего ему особую личную симпатию. Что-то аристократическое было в облике и в душевном настрое Георгия Павловича. Он был полон самоуважения, точен в работе, уважал и восторгался Стадниковым. Они оба, особенно Стадников, были антисемитами…

Жизнь Стадникова была хорошо организована, упорядочена. Вообще порядок в лагере был жестким, а Стадников любил порядок также и в работе. У нас была электропечка, и Стадников сам готовил себе любимые им блюда, ел в определенное время. В его комнате стоял узкий диван, каждый день после завтрака он час-два спал. Во время сна никто не смел его беспокоить. Рассказывали, что как-то пришел к нему знаменитый профессор из Москвы, член-корреспондент Академии наук Сапожников, а дневальный не впустил его в лабораторию, объяснив, что Стадников спит. Не исключено, что это было заранее подстроено Стадниковым — он и Сапожникова не любил.

Среди этих людей мне предстояло работать в течение 1952 г. — до той поры, пока мне не удалось организовать свою обогатительную лабораторию и отделиться от Стадникова и Пшеничного.

11.10.57 — Весна на Севере — май, июнь, июль. Белые ночи круглые сутки, дрожащий, колеблющийся свет и не прекращающийся восход. Полночь. Мы с Пшеничным кончаем работу и направляемся из рабочей зоны в лагерную. В проходной дремлет дежурный вахтер — солдат. Он передает нам наши пакетики с карточками и пропускает нас в зону. Вот мы «дома» — в жилой зоне лагеря. Вблизи вахты стоит красиво разрисованная «Доска показателей» с надписью: «Шахтеры! Больше угля Родине!». На «Доске» выписаны бригады с показателями выполненных ими норм по добыче угля. Там же и списки зэков, получивших письма или посылки. Я спешу прочесть эти списки, но Пшеничному безразлично, он оторван от дома и не получает ни писем, ни посылок. Затем мы шагаем между двумя рядами бараков вверх. Тишина. Вокруг каждого барака низенькие, хорошо побеленные ограды. Начальник лагеря, подполковник Петр Иванович Богаенко, заботится о внешнем виде лагерной территории. Тут и там зеленеют грядки вокруг бараков. Это каждый год сеют овес, но он никогда не доходит до спелости: его косят на корм лагерному скоту.

Светло круглые сутки. Вокруг игрушечные ограды, какая-то чахлая зелень. Кажется, что мы ходим по сказочному селению в стране фантазий, в стране белизны…

Но мы знаем, что в этих белых, снаружи чистых бараках находятся под замком люди. Внутри двухъярусные нары, на них спят люди после тяжелого изнурительного труда. В бараках — тяжелый запах, с разных мест слышатся сквозь сон вздохи, храп, бормотанье, посвист.

12.10.57 — После того, как я начал работать в ЦНИБе, меня перевели в барак 1-А, в котором жили работники АТП, в том числе Пшеничный и Стадников. Кроме двухъярусных нар, тут было несколько обычных деревянных кроватей — одна из них досталась мне. На ней матрац, набитый стружками и покрытый узкой простыней, а также серое одеяло — старое, с желтыми пятнами.