Цви Прейгерзон - Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949 — 1955)

Еще в Кишиневе Леня научился у соседа искусству гравировки. У него были золотые руки, он хорошо овладел методом ручной гравировки, а затем освоил и токарный станок.

Когда Леня прибыл в Воркуту, в 9-й лагпункт, его направили работать в шахту. По состоянию здоровья у него была первая категория. Несколько месяцев он проработал в шахте. Это была очень тяжелая работа. 8-я шахта была самая старая и самая неоснащенная в Воркуте. Участки добычи угля находились далеко от подъемного лифта, «кровля» была слабая. Несчастные случаи были нередким явлением, были и смертельные исходы.

У Лени начались сердечные приступы, и при следующей комиссовке он был переведен во вторую категорию, по которой работать под землей запрещалось. Леня перешел на работу на РЭМЗ токарем в электроцех. Он помогал также в работах по вулканизации резины. Вскоре мастер по вулканизации освободился, и эта работа была поручена Лене. Кроме того, Леня стал изучать слесарное дело и научился работать на разных станках. В конце концов он стал квалифицированным специалистом и проработал на РЭМЗе до своего освобождения. В Кишиневе, куда Леня вернулся после освобождения, он работает на заводе и хорошо зарабатывает.

У Лени был звонкий, приятный голос. Во время разговора его голос переливался как серебряный колокольчик. Пел он красиво — за время нашего общения он мне спел много песен на идиш и иврите. Они звучали для меня как молитвы. Хотя внешне Леня не был похож на еврея, но стоило ему открыть рот, и тут уж безошибочно можно было определить его родословную: он говорил с певучим еврейским акцентом. Смех у него тоже был чудесный, но одновременно в его смехе слышались и звуки плача. Я очень любил этого парня, его смех, его душу, его песни, рассказы и жизненные приключения. Мы гуляли вместе по вечерам в течение многих месяцев.

Леня не был таким заядлым любителем прогулок, как я. Во время плохой погоды он не выходил из барака на воздух — он ведь южанин. Были вечера, когда, ожидая его появления, я долго ходил вверх и вниз по склону, по дорожке, которую мы называли «юден-стрит».

«Еврейская улица» в летние дни была полным-полна народу. Конечно, гуляли тут не только евреи. […] Везло 9-му ОЛПу на евреев — были тут и молодые, и старики, и люди среднего возраста. Мне надо рассказать, хотя бы кратко, о каждом из них.

22.10.57 — О Меире Гельфонде и Володе Керцмане я уже писал — это были молодые люди, члены «Эйникайт» в Жмеринке. В конце 54-го года их освободили, но не реабилитировали полностью. Формулировка была такая: освобождаются в связи с сокращением срока наказания. Обвинение с них не сняли, но срок был уменьшен с 10-ти лет до даты освобождения. Такое решение обрекало их на трудную жизнь на воле: им запрещалось селиться в больших городах, учиться в высших учебных заведениях и т. д. Ценой невероятных усилий Меир добился разрешения продолжить учебу в медицинском институте в Караганде, где он проучился около трех лет, после чего переехал в другой город.

С Меиром я проводил много времени, обучал его ивриту. Его усердие было поразительным. Острый ум, хорошее восприятие и усидчивость были способны перевернуть горы. Меир так и сделал — в конце концов, он заговорил на иврите. Хотя его словарный запас был ограниченным, но все же достаточным, чтобы обсуждать темы нашей лагерной жизни.

Меир работал в лагерной поликлинике ассистентом у доктора Петрова, известного специалиста по глазным болезням. Петров славился в Воркуте, и хотя он был зэк, его, по мере надобности, возили в другие лагеря для консультации и лечения глазных болезней. Во время его отлучек Меир выполнял обязанности глазного врача, хотя окончил до ареста всего один или два курса медицинского института. Меир — способный, умный парень. Полагаю, что со временем его проницательный взгляд проникнет не только в болезни человека, но и в его сердце и душу.

…На днях в Москве меня навестила семья Сольца из Воркуты (о нем ниже), и Хаим рассказал мне, что Володя Керцман женился на Тане. Оба были в организации «Эйникайт». Таня получила срок восемь лет. Я видел Таню. Она из той категории девушек, с которыми после расставания хочется увидеться снова. По чисто внешним причинам у нас не состоялась душевная беседа, но мы еще встретимся.

Перехожу к Иосифу Борисовичу Керлеру, умному славному человеку, живущему теперь в Москве.

На прошлой неделе он был у меня с женой, мы вместе провели вечер. Керлер пока еще не устроен в жизни.

Керлер родился в Гайсине — еврейском местечке на Украине. Колорит этого городка сохранился в сердце Иосифа по сей день. Отец Керлера (он еще жив) был мелким торговцем В начале тридцатых годов, после НЭПа, когда проблема существования и пропитания встала перед семьей очень остро, они переехали на постоянное жительство на юг страны, в одну из еврейских «колоний».

23.10.57 — Жизнь еврейских поселений на юге страны в тридцатых годах била ключом, и песни носились в воздухе. Этой жизнью и этими песнями жил гайсинский молодой человек Иосиф Керлер. Затем пришел день, когда этот парень запел собственные песни. Он переехал в Москву и поступил учиться в театральную студию ГОСЕТа, став учеником Михоэлса. Иосиф писал стихи на идиш, изливал в них душу. Он был сильным и красивым парнем

В начале войны его мобилизовали в армию. На фронте он был тяжело ранен в лицо. Зубы были выбиты и заменены вставными. В 44-м году его демобилизовали, и он уехал в Ташкент, где находился в это время Московский еврейский театр. Он туда прибыл, как говорится, гол как сокол. Коллектив театра встретил Иосифа очень сердечно. Он продолжал писать стихи на идиш, видя в этом свое призвание, печатался в газете «Эйникайт». После возвращения театра и редакции газеты в Москву туда переехал и Керлер. В Еврейском антифашистском комитете он был своим человеком, сотрудничал и с Советским информбюро, во главе которого стоял Лозовский. Как и другие писатели и поэты, Иосиф передавал свои стихи для публикации за рубеж (Еврейский антифашистский комитет имел широкие связи с еврейской печатью за границей). Вскоре Керлер женился. Жена у него была русская, кажется, врач. Она болела туберкулезом и много месяцев проводила на юге страны, в Крыму. (В годы его заключения она также жила в Крыму, где и скончалась.)

Керлер был тесно связан с еврейской культурой в Советском Союзе, хорошо знал ее творцов — артистов, певцов, поэтов, писателей и общественных деятелей. И вот этот мир рухнул — погиб Михоэлс, арестованы Зускин, Бергельсон, Фефер, Добрушин, Квитко, Галкин, Маркиш, Гофштейн и еще десятки людей, известных и малоизвестных. Были арестованы члены Еврейского антифашистского комитета, ликвидированы еврейское издательство «Дер Эмэс», газета «Эйникайт», ежемесячник «Геймланд», были закрыты еврейские театры, арестованы певцы народных песен Эппельбаум, Шульман, Любимов и другие. Взорвался мир, в котором жил Иосиф Керлер, и сам он тоже стал жертвой репрессий: его арестовали вместе с Моше Бродерзоном.