Цви Прейгерзон - Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949 — 1955)

14.10.57 — Давид очень подружился с Леней Кантаржи. Тот тоже был выходцем из Бессарабии, у них нашлись общие знакомые, и при встрече они говорили на своем окающем идиш о прошлом. С Леней (он же — Лейбуш) Кантаржи я познакомился вскоре после прибытия на 9-й лагпункт. Сначала он не произвел на меня особого впечатления, но вскоре Леня стал самым близким мне человеком в лагере. Леня Кантаржи в Воркуте был для меня тем же, кем Иехэзкэль Пулярович в Караганде. Но Иехэзкэля я знал только девять месяцев, а Леню — более трех лет. Он согревал и скрашивал мою жизнь на холодном Севере.

В то время Лене было 32 года. Он был среднего роста, широкоплечий, стройный; лицо у него было худощавым и желтым, как у больного желтухой. Однако Леня был здоровее всех нас. В прошлом он занимался спортом в обществе «Маккаби», любил футбол и официально играл в команде лагеря от завода.

Летом в лагере было футбольное поле, правда, площадка была чуть меньшей, чем обычная. Зимой она служила местом свалки, но с наступлением весны, с таянием снега, мусор убирали и готовили площадку для игры в футбол. Это было нелегко. Начальство заставляло все население лагеря принимать участие в этой работе. Даже в выходные дни выводили на «стадион» целые бараки для работы на два-три часа. Чтобы заставить людей выходить на эти работы, начальство запрещало курение в бараках. Зимой не так строго следили за этим, но с наступлением весны начинали делать обыски в бараках. Того, у кого находили табак, выводили вне очереди для работы на спортплощадку. Но было и немало людей, которые шли на эту работу по собственному желанию — это были сами футболисты и заядлые болельщики

Футбол в лагере был одним из самых любимых развлечений. У нас было несколько футбольных команд, соревновавшихся между собой. Команда шахты против команды РЭМЗа, команда РЭМЗа против команды «придурков» (официально — «команда обслуги») и т. д. Кроме того, начиная с 1953 г. к нам в ОЛП привозили играть команды из других лагерей. Каждая команда была одета в свою спортивную форму, на футболках были номера. Судья свистком подавал сигнал, и парни в спортивной форме начинали гонять мяч, входили в азарт. Вокруг площадки стояли болельщики. В те дни, когда была хорошая погода и состав игроков команды был сильным, собиралось много народу. Некоторые приносили с собой скамьи из бараков и устраивались с удобствами. Но большинство смотрели стоя. Как на любом футболе, тут были свои комментаторы и у каждой команды — свои болельщики. Каждое взятие ворот сопровождалось криками восторга, аплодисментами, а иногда бросанием лагерных шапок вверх, размахиванием рубашками и телогрейками. При промахах — свист и крики возмущения. На стадионе был установлен вращающийся щит, на котором указывался счет забитых голов. На каждое серьезное соревнование приходило все начальство лагеря. Иногда, в качестве поощрения, привозили заключенных из других лагерных подразделений.

Леня Кантаржи, по правде сказать, не был «звездой» команды. Иногда мы подшучивали над ним и даже сочинили такую эпиграмму:

15.10.57 — Леня получил срок десять лет по обвинению в нелегальной переправке еврейских парней и девушек через границу в 1945 — 1946 гг. Я не знаю, принимал ли Леня лично участие в этой операции, но известно, что в те годы много молодых людей перешли через границу в Румынию, а оттуда — в Палестину. Нелегальный переход через границу совершался недалеко от города Черновцы, в котором действовала молодежная сионистская организация, осуществлявшая эту акцию. Эта организация имела связи с Бухарестом, где сионистское движение было легальным.

Леня родился и жил в Кишиневе (где живет и сейчас). Во время его юности, до 1940 г., Бессарабия принадлежала Румынии. Тогда Леня был маккабистом и членом организации «Гордония». Он несколько лет учился в еврейской гимназии и прилично знал иврит. Но писал он с ошибками. Однако в лагере мы не писали на иврите из-за частых обысков. Ведь при обнаружении подобных записей могли заново «пришить дело».

Семья Кантаржи в Кишиневе была разветвленной, и у Лени было много дядей, тетей и других родственников. Нигде нет такой обстановки, как в лагере, для личных интимных бесед и откровенных разговоров. Много вечеров мы проводили с Леней, много говорили, много пели (у Лени замечательный слух). Я многое узнал не только о его жизни, но и о жизни многих его родных.

[…] Вскоре после ареста Лени скончался его отец. Осталась мать, живущая и поныне. Было у него несколько сестер, все замужем, уже матери. В семье он был единственным сыном. Его родители не были богачами, семья жила скромно.

Леня был вспыльчивым, но в то же время и уравновешенным: умел обуздывать себя. Он не был болтуном (хотя и не был молчальником). У него были необыкновенно большие выразительные глаза — черные, как уголь, с длинными ресницами. А лицо не было типично еврейским. Только лоб еврейский, особенно граница между лбом и волосами. Он всегда выглядел загорелым — летом и зимой. Грудь крепкая и гладкая. Будучи одет в длинный и большой для него бушлат, в лагерную шапку (ему она шла), Леня казался слабым и хилым. Стоило ему снять с себя эту одежду, и он выглядел здоровяком — загорелым и стройным […].

16.10.57 — До ареста Леня работал на железной дороге. Он кончил какие-то курсы и еще до войны начал работать на станции Романовка в Бессарабии. В начале войны его перевели на восток страны. После возвращения в Кишинев продолжал работать на железной дороге. Он рассказывал мне немало об этих годах, о встречах с разными людьми, о женщинах, у которых пользовался расположением. Леня был красивым и сильным парнем.

В 46-м году, в Кишиневе, Леня встретился с еврейской девушкой, студенткой Педагогического института. Звали ее Бетти. Эта девушка пленила Леню. Через некоторое время они поженились. Свою дочь назвали Ритой. Я видел фотографию девочки: красивая, черноглазая, с открытым взглядом, а морщинка вокруг ротика придавала лицу девочки вид озабоченности, выражала ум и терпение. Я почти влюбился в эту прелестную девчушку.

Из-за женитьбы Леня не уехал в Палестину: Бетти не была членом «Гордонии». В середине 1946 г. эта пара переехала в Черновцы, где жила замужняя сестра Лени (это было еще до рождения Риточки), а 7 ноября того же года случилось беда: большая группа переходивших границу была схвачена пограничниками и приговорена к заключению. После этого усилили охрану, и побеги через границу прекратились. Леню арестовали в 1950 г. Жена и дочь остались в Черновцах у его сестры, у которой было уже двое детей. Бетти через некоторое время оставила Риточку у сестры Лени, а сама переехала в Ташкент, к младшей сестре Лени, и продолжала учиться в Педагогическом институте. Получилось так, что Рита была оторвана и от отца, и от матери.