Цви Прейгерзон - Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949 — 1955)

…Я еще ничего не написал о Борисе Егудовиче Динабурге. Он был одним из первых, с кем я познакомился в 9-м ОЛПе. Жил он в бараке 1-А, в котором и я прожил около двух лет.

Динабург был в лагере одним из главных придурков — он заведовал конюшней и транспортом. Борис окончил Воронежский ветеринарный институт, после чего заведовал конным заводом; был членом партии, участником войны — дошел до Германии. Он был весьма практичен и никогда не забывал о себе. У него было двое сыновей от первой жены — красавицы-еврейки. Если не ошибаюсь, ее убили нацисты. Вернувшись из Германии, Динабург привез с собой много вещей. Часть из них он оставил у своего отца, у которого воспитывались его сыновья. Вторично он женился на русской.

Вскоре его опять назначили директором конного завода, но теперь в Вятке (Киров). На этом заводе произошло недоразумение. По словам Бориса, он повздорил с работником местного ГБ. Однажды он даже выгнал его из своего кабинета. Последствия не замедлили сказаться — донос, арест и приговор на 25 лет заключения. Динабургу было тогда лет 35.

15.11.57 — Средством передвижения в нашем лагере служили главным образом телеги, запряженные быками — в конюшне было 10–15 молодых рабочих бычков. Были также лошади и одна грузовая машина. Динабург отличался деловитостью, умело вел хозяйство и был ответственным не только за состояние живой тягловой силы, но и за находившихся в его подчинении рабочих, возчиков и другого персонала. Динабург должен был заботиться о кормлении скота, санитарно-гигиеническом состоянии, упитанности и т. д. Он был в тесном контакте с конвойной частью, с начальством, с отделом снабжения.

Динабург был отличным организатором, все животные были в хорошем состоянии. Только один раз у него опасно заболел бычок, но Борис успел забить его, пока тот еще был жив. А так как мясо стоило куда дороже живого бычка, то лагерь от этого не потерпел убытка.

В 53-м году по предложению Динабурга стали строить новую конюшню. В течение одного года строительство было завершено, и теперь в лагере была современная, хорошо оборудованная конюшня, удобная и для животных, и для работающих в ней людей. Хотя Динабург и не был строителем, но был душой этого мероприятия. Он обеспечивал стройку не только транспортом, но и всеми стройматериалами, а когда в этом была нужда, то и рабочими. В новой конюшне у Динабурга был свой кабинет. Там иногда заключенные собирались поболтать.

Динабург был хорош собою, розовощекий, с золотыми усами, обладал звучным голосом и хорошим русским выговором. Он не боялся разговаривать на любую тему, хорошо понимал не только животных, но и душевное состояние людей. Динабург был разумным человеком, в нем теплились хорошая душа и добрые чувства, он сочувственно относился к горестям других людей. Он не был националистом, но и не чуждался своих братьев, иногда даже оказывал им помощь. […]

Я не был особенно близок с Динабургом: мне казалось, что он смотрит на других несколько свысока. Но на деле это было не так. Его громкий голос, приказной тон, его распоряжения, не подлежавшие обсуждению, — все это было только защитной броней, способом борьбы за существование.

В начале 55-го года Динабург получил извещение о снижении своего срока до 10 лет. Некоторое время мне пришлось жить с ним в одном бараке, об этом я еще расскажу.

В бараке 1-А жил и художник Михаил Михайлович Иоффе — человек лет 60-ти, невысокого роста, с гладким, хорошо выбритым лицом, чувствительными губами, серыми глазами. По возрасту он был в категории инвалидов и все время работал в КВЧ художником. Раньше он активно участвовал в еврейской культурной жизни Риги, писал и печатался на идиш, рисовал открытки, писал картины и декорации для еврейских спектаклей. Его арестовали как еврейского деятеля и осудили на 10 лет.

Иоффе любил жизнь в полном смысле этого слова. Даже в условиях лагеря он по утрам занимался зарядкой, следил за собой и старался, чтобы дни не проходили впустую. Он не очень сближался с заключенными, с которыми я встречался и был близок, и вообще вел почти уединенный образ жизни.

16.11.57 — […] Я часто беседовал с Иоффе, он говорил в основном только о себе. Когда я просил его рассказать о жизни в буржуазной Латвии, он обычно заводил разговор о том, как он рисовал серию открыток на еврейские темы, каким они пользовались успехом, как иллюстрировал книги для издательств, как писал такую-то статью на политическую или общественную тему, как он обрушивал на своих противников критику, вызывавшую шумиху и дискуссию в еврейской прессе… Мне было бы куда интереснее узнать о культуре тех лет, чем выслушивать его жалобы и обиды на свою судьбу.

В Иоффе мне не нравилось то, что он плохо говорил о людях. Он считал себя центром вселенной, а всех остальных ставил ниже себя. Я слышал от него нелестные высказывания о людях, с которыми мне доводилось встречаться в тяжелых лагерных условиях. В мире нет хороших людей, есть только Иоффе, только он имеет право определить, что есть истина. Не все любили Иоффе, но о у нас с ним были хорошие отношения.

Мой следователь принуждал меня подписать, что меня интересует только еврейский народ и никакой другой. Но это вопиющая неправда. Я люблю всех людей в мире, а ненавижу антисемитов и фашистов, а также моего следователя…

…В 9-м лагпункте был интересный тип — Шимон Карп. Ему было лет сорок. Он был худощавым, с выпуклыми глазами и низким монотонным голосом. Несмотря на его русскую фамилию, он был чистокровным евреем. Его жену звали Сара, а дочь — Нелли.

Карп был инженером-радистом. В военные годы он служил военпредом в одном из северных портов, где принимал военное вооружение для Советской армии от западных союзников. Естественно, что по характеру работы он встречался с иностранцами. Одного из них он попросил прислать книгу или словарь. Тот выполнил просьбу Карпа. Это послужило основанием для его ареста и обвинения в шпионаже. Если не ошибаюсь, Карп получил 25 лет. Конечно, он не был виновен, его освободили одним из первых (в конце 53-го или в начале 54-го года). Семья его жила в Риге.

17.11.57 — У Карпа была одна странность: он имел свои взгляды и суждения в области астрономии. Он построил свою систему мироздания, движения звезд, высказывал оригинальные мысли о жизни Земли в прошлом, настоящем и будущем.

Карп имел инвалидность и работал в «нарядной», где вел картотеку заключенных. Карп вообще был изобретательным человеком, и в свою работу по картотеке внес удобную систему. Однако весь ум и энергию он вкладывал в астрономию. Свои мысли он записывал в тетради и никому эти записи не показывал. Хотя мы с ним часто говорили на эту тему, он не вдавался в подробности и не раскрывал свою теорию. Он посылал много писем в «высшие инстанции» — руководителям партии и правительства, в Академию наук, в ЦК. Видимо, «сверху» Речлагу приказали создать подходящие условия для его творчества. Ему выделили отдельную комнатку в БУРе, где он и работал над своими теориями. Но вскоре у него произвели обыск, забрали все его бумаги и выгнали из комнатки. Он очень страдал и был уверен, что если бы его работы нашли благосклонное отношение в высших сферах и в научных кругах, его тут же освободили бы, даже присвоили ученую степень.