Цви Прейгерзон - Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949 — 1955)

22.11.57 — В последние месяцы моей работы в ЦНИБе (так это учреждение называлось до 1-го января 54-го года) я был не очень загружен: составлял тематические планы будущих исследований по обогащению воркутинских углей. Однажды к Стадникову и ко мне пришла Екатерина Павловна Чичикова, тогдашний главный инженер ЦНИБа, в сопровождении Евгения Ивановича Присадского, который был душой обогатительной лаборатории. Почти час мы обсуждали предстоящую работу. Через некоторое время Присадский прислал мне небольшую работу — просмотр и редактирование отчетов, напечатанных на машинке. Только осенью, в конце сентября или в начале октября 1952 г., мне дали настоящую работу: установить, сколько угля теряется в отвалах с породой, выдаваемой из шахты № 8. Я взял себе в помощь нескольких зэков и в течение октября — декабря занимался этим делом. Это был нелегкий труд, требовавший большого физического напряжения: вес проб достигал нескольких сотен килограмм. Здание ОТК, где производилась эта работа (рассев материала, измельчение угля до 1-ro мм, взвешивание, расчеты и т. п.), было далеко от шахты, и приходилось перетаскивать туда тонны материала.

Работа была проведена на хорошем уровне. Я стал писать отчет. В конце года ко мне пришли Меленевская и Присадский поговорить о плане моей работы на будущий 1953 г. Они хотели загрузить меня скучным делом: писанием отчетов и т. п. Я попросил, чтобы мне разрешили организовать лабораторию по исследованию, обработке и обогащению небольших керновых проб угля, которые берутся при проведении геологических работ по разведке угольных пластов. Они не согласились, и я обратился к Науму Осиповичу Родному, возглавлявшему тогда лабораторию коксохимии, в ведении которого была и лаборатория по обогащению угля.

23.11.57 — Между Родным и Присадским были плохие отношения, поэтому, возможно, Родный принял мою сторону. Мне принесли результаты обработки нескольких керновых проб (таблицы, схемы), исследованных ранее в лаборатории Присадского и Меленевской. Я обнаружил там много искажений — метод исследования был неверным. Родный посоветовал мне обратиться по этому вопросу к Е. П. Чичиковой, и я написал ей объяснительную записку. В ней я изложил ошибки, обнаруженные в методике исследования кернов. В начале 53-го года было решено создать лабораторию по обработке керновых проб. ЦНИБ купил маленький домик около восьмой шахты, и в конце 53-го года я перешел туда. Мне разрешили иметь помощника, и я взял зэка-немца, инженера-конструктора Романа Карловича Кумера. Химические анализы в первое время делал для нас Пшеничный, помощник Стадникова.

Хозяйственными делами в лаборатории занимался Крекер (о нем я уже рассказывал). С лабораторией Стадникова я распрощался еще раньше, примерно в октябре — ноябре 52-го года. ЦНИБу понадобился стеклодув, и в нашем лагере нашелся такой специалист — немец из Восточной Германии, Ян. В нашей лаборатории оборудовали печь для обжига, доставили бензин, инструмент, и мы с Яном начали работать в две смены: в 16 часов я должен был освободить помещение для второй смены. А работать самому во вторую смену — с 16-ти до 24-х часов — мне тогда было неудобно. Видимо, Стадников, желавший избавиться от меня, настойчиво требовал от Чичиковой нашего отделения.

В конце концов условия работы в лаборатории стали почти невыносимы: горелка была неисправной, а тяга воздуха — плохой. Приближалось Рождество, и Ян получил много заказов на елочные игрушки. Этими делами охотно занимался Крекер, человек практичный: игрушки готовили для работников ЦНИБа, лагерного начальства и т. п. Яну пришлось удлинить свой рабочий день, и в декабре мы фактически работали вместе. Воздух в помещении был невыносимым из-за паров бензина, шумел электродвигатель, в помещении становилось чересчур жарко. Я тогда большую часть времени работал в шахте и в ОТК. Но для составления отчетов мне нужны были более благоприятные условия. Ко всему к нам стали захаживать «гости»: немцы — друзья и товарищи Яна; приходили погреться и мои друзья. Наступила полярная ночь, работать на морозе становилось все труднее. Однажды, когда у меня сидело человек пять заключенных, пришла Чичикова. Вообще она была хорошим человеком и, видя в каких условиях приходится работать, решила мне помочь.

24.11.57 — В феврале 53-го года мы с Кумером перебрались в новое помещение. Правда, вначале оно было пустым, но постепенно мы обставили нашу лабораторию самым минимальным оборудованием. Многое нам пришлось делать самим. У Кумера были золотые руки, все — начиная от большого ящика для угля, стоявшего вне домика, и кончая реостатом для машины — дело его рук. Если все инженеры в Германии такие, то, в самом деле, это способная нация. Было неудобно, что вода находилась вдали от нашей лаборатории. За питьевой водой надо было идти метров 300–400 — там была артезианская скважина. Вода была отличная, несмотря на легкий запах сероводорода. Я очень любил пить эту свежую воду со специфическим привкусом (постепенно запах улетучивался). Воду же для производства мы таскали с шахтной кузницы, куда была выведена труба. Эта вода не годилась для питья, но и за ней приходилось ходить метров 200–250.

И вот все оборудовано, принесены мешочки с первыми пробами для анализов. Я приступил к работе.

…Раньше Кумер надрывался на общих работах, с переводом ко мне ему стало легче. Он был способным инженером-конструктором, изготовлял эскизы и чертежи с удивительной быстротой. За два года, которые мне пришлось работать с этим человеком, я его хорошо узнал. Я не любил его, но всегда ценил в нем хорошего инженера.

25.11.57 — Кумеру было 36 лет, но он уже был лысым. Худой, высокого роста, имел серые глаза, острый нос, во рту золотой зуб. У него был приятный грудной голос.

Я не любил Кумера, потому что он был фашистом. Он не скрывал ни своего преклонения перед Гитлером, ни ненависти к Советскому Союзу и к евреям. До ареста он работал в техбюро «Фарбениндустри», на заводе по производству искусственного каучука, где-то недалеко от Лейпцига. Его и коллегу обвинили в связях с Западной Германией. Если не ошибаюсь, его коллега успел туда уехать, после чего представители советского командования пришли делать обыск в техбюро и что-то нашли в ящике стола этого инженера. Кумер позвонил его жене и предупредил, чтобы та убрала все лишнее из дому. После этого телефонного разговора Кумер был арестован, обвинен в шпионаже (Кумер уверял, что без оснований) и осужден на 25 лет. В Германии у него остались жена и двое детей. Он восхвалял фюрера и говорил, что все рассказанное о нем выдумки. По его словам, немцы не убивали евреев. На предприятии, где он работал, по его словам, было немало евреев-служащих, принуждавших молоденьких секретарш к сожительству. Так врать мог только Кумер. Он говорил, что в Советском Союзе все плохо: люди живут плохо, жизненный уровень низкий, техническое оборудование примитивное. В противовес Союзу, в США — настоящий рай…