Цви Прейгерзон - Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949 — 1955)

Вместе с Хацкелевичем мы задумали одно изобретение, и к нам присоединился русский инженер Серафим Сергеевич. У нас с Хацкелевичем было по 10 лет заключения, а у Серафима — 25. Это был прекрасный человек, специалист-теплотехник, работал он в котельной шахты, где были установлены шесть современных паровых котлов. Серафим Сергеевич занимался распределением пара среди потребителей и одновременно был рабочим котельной. Научную работу он не оставлял ни на день. Он любил читать техническую литературу по специальности, по его просьбе я брал для него книги через мое учреждение. Мы собирались втроем — Хацкелевич, Серафим Сергеевич и я — и обсуждали наше изобретение, вызвавшее энтузиазм у моих двух коллег, особенно у Серафима Сергеевича, который был увлекающейся натурой. Однако это было уже в 55-м году, к концу моего пребывания в лагере.

…А жизнь в лагере шла своим чередом: день за днем, ночь за ночью. Весной наступал круглосуточный день, а зимой — круглосуточная ночь. Дважды в день мы ходили в лагерную столовую, каждый со своей алюминиевой ложкой, торчащей из кармана бушлата или из валенка. Утром мы проходили через вахту на работу, а вечером — через ту же вахту в жилую зону. Обсуждали очередные слухи, болтали, немного пели и занимали свои места в затхлом бараке.

30.12.57 — […] В 1954 году темп освобождения несколько ускорился — уже начали пересматривать дела по жалобам. Освободились Шульман первый, Билик, Карп, Меир Гельфонд, Володя Керцман, Стадников, Миллер из Харбина (по окончании срока), Айсерович, Елин и Пружанский, Шаймович и Шейнман Освободили много иностранцев: австрийцев (еще в 52-м году), югославов и др Но еще много евреев оставалось в нашем лагере до 1955 г. и позже.

Осенью 54-го года Кумер перешел работать в геологическое проектное бюро. Вместо него я взял в помощники другого немца — инженера-химика Зантнера. Ему было около 40 лет. Из Восточной Германии он попытался бежать в Бразилию. Побег не удалось осуществить: когда он вернулся из Западной Германии, чтобы забрать семью, на вокзале его товарищ по бегству напился и выболтал их намерения. Обоих арестовали. Зантнер не походил на Кумера. Он тоже был точен, но ленив и менее способен. Это был неплохой человек с приятным голосом и легкой улыбкой.

В 54-м году в массовом порядке стали освобождать немцев. Им выдали новые бушлаты, в них они несколько дней расхаживали по лагерю, пока их не отправляли по этапу.

Одного из первых освободили Вирта, и я остался без химика. Затем уехали Кумер, Зантнер и остальные немцы, — всего несколько сот. С первым этапом покинул лагерь и Ян. В 17-м бараке, где я жил, появилось очень много свободных мест на нарах.

Вместо Зантнера у меня начал работать латыш Андерсон, лет 37, ранее работавший в ОТК шахты, а вместо Вирта — Натриб Цирович Ходжаев, кабардинец с Кавказа. Оба имели срок по 25 лет и не отличались трудолюбием.

2.1.58 — Жалко стареющих, дряхлеющих и постепенно угасающих людей. Если кто в мире нуждается в милосердии, то это они. Я всей душой с ними. И с каждым уходящим годом они все ближе к полному покою… А на земном шаре все продолжается…

…Жизнь в лагере идет своим чередом. В октябре 1954 г. я пролежал в больнице 18 дней из-за проблем на правой ноге, диагноз — тромбофлебит. После выхода из больницы стал ходить с палкой и пользовался ею до освобождения. Это была простая палка с набалдашником, покрашенная в коричневый цвет. Все дни, проведенные в больнице, я лежал с приподнятой вверх ногой. Читал, разговаривал с соседом-немцем, бывшим ударником в джазовом оркестре. Несколько лет он жил в Южной Америке и хорошо знал испанский язык. Когда он вернулся в гитлеровскую Германию его взяли в Берлине на службу в Абвер подслушивать телефонные разговоры посольств испаноязычных стран. Все тайные работники по подслушиванию были между собой связаны, и если происходила интересная беседа, они собирались все вместе. Они прослушивали телефоны не только посольств и дипломатов, но и руководящих работников фашистского режима, а также их родственников. Например, с интересом подслушивали разговоры сестры Геринга (или Геббельса), которая несколько раз звонила из санатория своей подруге. Вся верхушка Абвера собиралась слушать болтовню этой дамы. В санатории ей захотелось общения с одним профессором, которому было за пятьдесят лет. Он был семейный человек, имел жену и детей. Она решила завоевать его во что бы то ни стало. По телефону она делилась всеми подробностями со своей подругой. Профессор не устоял против ее домогательств и вступил с ней в интимную связь. Подобные «сведения» тоже передавались в Абвер.

Этот ударник оркестра и специалист по подслушиванию чужих разговоров был весьма веселым человеком, несмотря на свой 25-летний срок заключения.

В нашей больнице главным врачом был Абакумов — старый зэк лет 60-ти. Он был не дурак выпить и пил по всякому поводу и без повода, утром и вечером, в будни и в праздники. Сомневаюсь, понимал ли он что-нибудь в медицине. Но в нашем лагере были другие врачи-зэки, отлично знавшие свое дело. Таким был терапевт Беляев — красивый мужчина с холеной бородкой. Где-то в Сибири он занимал должность профессора. Освободился после отбытия срока в 54-м году.

Замечательным хирургом был Пономаренко — худощавый человек лет 40. Он делал сложные операции и всегда удачно. После освобождения в 1955 г. его назначили главным хирургом центральной воркутинской больницы.

3.1.58 — Был среди зэков также врач-терапевт Тачинский, поляк лет 40, невысокий, с приятной внешностью. Он был хорошим человеком и относился благожелательно ко всем людям, в том числе и к евреям. В лагерь, по мере надобности, привозили невропатолога, тоже поляка, человека лет тридцати с небольшим, приятной внешности и с красным лицом. Когда он приходил, поляки собирались, и по вечерам их видели гуляющими по «улицам» лагеря. Шли слухи, что этот невропатолог — их глава и наставник. Он также относился ко всем одинаково, как к полякам, так и к евреям. В нашем лагере отношения между поляками и евреями были нормальными.

После освобождения Тачинский не получил права выезда из Воркуты, а так как его медицинский диплом остался в Польше, он не мог работать врачом, и ему пришлось устроиться не по специальности — чернорабочим. Несколько раз я встречал его в городе (я оставался там до марта 56-го года) и видел, что, несмотря на неустроенность, он не утратил своего достоинства и бодрости духа. Этот симпатичный человек был полон какого-то внутреннего света — он был из тех, кого называют праведниками мира Да будет он благословен, где бы он ни жил!..

Среди заключенных больше всех на виду были врачи. В этом дневнике я писал о многих из них, начиная от врачей Лефортовской тюрьмы в Москве и кончая медицинскими работниками воркутинских лагерей. Был в нашем лагере и зубной техник — украинец Мельник. К его услугам пришлось прибегнуть и мне. Жена прислала мне материал для искусственных зубов. После длительных уговоров и просьб Мельник сделал мне зубы, и хотя есть не слишком удобно, я пользуюсь ими по сей день. Мельника посадили в 53-м году вместе со многими другими украинцами. Ходила «параша», будто бандеровцы организовали в лагере тайную антисоветскую группу. Мельника отправили в штрафной лагерь, а вместо него прибыл зубной техник и стоматолог, зэк с Кавказа. У него был срок 25 лет, но в 54-м году его освободили.