Цви Прейгерзон - Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949 — 1955)

Однажды и Иофис получил радостную весть: его полностью реабилитировали. По его словам, жена ездила в Москву и ходатайствовала перед генеральной прокуратурой о пересмотре дела. Прошло два-три дия, и Давид Иофис прямо из Воркуты поехал к себе домой — в Ригу. Вот и еще один наш товарищ уехал, оставил нас. Перед отъездом он убеждал меня, что вот-вот и меня освободят…

В лаборатории я продолжал работать с Луизой Николаевной Путятовой и Марией Петровной Стеценко. Последняя была прекрасной работницей, она к нам прибыла из Ростова-на-Дону, где жила с сыном Анатолием, и ждала окончания срока заключения ее мужа в Воркуте. Мария Петровна была серьезная женщина, замечательный работник, в отличие от болтушки Луизы…

14.2.58 — Павлов продолжал сопротивляться моему выводу за зону. Но в августе пришел на мое имя патент на изобретение, предложенное мною еще в Караганде вместе с Андреем Павловичем Усовым. Патент мне вручил лично Павлов, на сей раз любезный (и все-таки с кислой миной). Он обещал вывести меня за зону. И в самом деле, вскоре мое имя появилось в списке. В лаборатории меня ждала уже давно отремонтированная комната. Стараниями Крекера в комнате появилась кровать с матрацем и бельем, письменный стол, стулья, стены хорошо побелили, а пол покрасили масляной краской. Я перешел туда жить.

В те же дни освободили старика Форманского. Хотя его не реабилитировали и ему полагалось оставаться в Воркуте, все же его положение было лучше моего. Мы ежедневно встречались в столовой Рудника во время обеда. Столовая была неплохая — пища свежая, вкусная, неплохой буфет. Официантки были одеты в форму с красивыми головными наколками и симпатично улыбались.

Живущие за зоной должны были раз в неделю являться в лагерь и регистрироваться.

В середине сентября я получил приказ явиться в санчасть лагеря и пройти медицинскую комиссию. Были там и другие заключенные, все — инвалиды. Прошел слух, что эта комиссия занимается освобождением инвалидов из заключения. В самом деле, через несколько недель (в середине октября) я получил документ о моем освобождении, согласно постановлению об освобождении инвалидов от 3-го сентября 55-го года. Правда, это было частичное освобождение: выезд из Воркуты был запрещен, но все же это был этап на пути к полному освобождению. На сей раз, мое положение сравнялось с положением Сергея Александровича Форманского. Он пригласил меня навестить его — в поселке Рудник он получил хорошую комнату от треста «Печоргеология». Мы немного посидели, поговорили…

Удостоверение об освобождении я получил из рук Никоновой, работницы спецчасти 40-го лагеря. Она хорошо относилась ко мне. Она была женой офицера, матерью двоих или троих детей. Голос у нее был мягкий, сердечный, в ее лице было что-то материнское. Эту женщину я никогда не забуду. Она мне советовала писать просьбы об освобождении и предсказывала, что скоро меня полностью освободят. Эта русская женщина — светлый луч в моей памяти о тех днях…

После освобождения мне предстояло вновь официально оформиться на работу в ВУГИ. Директор Воркутинского филиала ВУГИ Парханов относился ко мне дружественно. Меня назначили руководителем группы (в научных институтах есть такая должность), и моя заработная плата значительно увеличилась. В нашей лаборатории работали в две смены: с 8-ми утра до 12-ти ночи. Во второй смене обычно работал Виктор Казимирович (бывший ксендз). Работавшие во второй смене уходили домой к 11-ти часам вечера. Я оставался один в большом здании. Окна плотно закрывались — среди работников завода строительных материалов были и зэки-воры. Я ложился на свою одинокую кровать. Мне чудились шепоты, шаги… А после полуночи приходила Мария Ивановна делать уборку…

15.2.58 — В ноябре 1955 г. ко мне приехала жена. На сей раз мы жили вместе в моей комнате в лаборатории. Жена постепенно привыкала к необычным условиям жизни в Воркуте, к моей комнате. Она занималась хозяйством. Быстро познакомилась с моими товарищами и друзьями: с Давидом Коганом и его сестрой, с семьей Сольцев, с Борщовым и его женой (с ними она была знакома еще со времени ее первого приезда в мае 54-го года).

В Воркуту пришла зима, полярная ночь, все утопало в снегу. Лаборатория находилась на спуске, и чтобы навестить Сольцев, приходилось с трудом подниматься по склону горы. Иногда в покрытой снегом горе вырубали ступени, и это облегчало хождение по поселку. Но после снегопада дорога опять становилась совсем плохой. Моя жена, дай ей Бог здоровья, не привыкла к таким спортивным восхождениям. Но она стойко преодолевала все препятствия: сползет, бывало, с обледеневших склонов — и опять поднимается. Как и я, жена полюбила моих друзей, в том числе и Шенкара, этого дорогого мне человека, семью Мошковичей, Абрама Бандеса и его Этеле, Моше Тейфа — еврейского поэта, и других.

Моше Тейфу было лет 50, у него была острая бородка и эспаньолка на голове. Он писал звучные стихи и переписывался со стареющей девушкой лет 40, Хавой Иосифовной, жившей в Москве (я иногда встречаюсь с ней и теперь). До начала переписки они не были знакомы и никогда не видели друг друга. Но она занималась его делами, ходила на приемы в прокуратуру и, как мне кажется, посылала ему посылки […].

Я вспоминаю, что в один из зимних вечеров мы собрались у Хайчука и его жены Рут, чтобы немного выпить и посидеть в кругу друзей. Там мы с женой встретили Тейфа. Он читал свои стихи, среди которых было немало по-настоящему хороших. Хайчук был неплохо устроен в Воркуте. Он работал на товарном складе. Его жена Рут, родом из Литвы, — немолодая приятная женщина, — работала инженером-химиком в лаборатории филиала ВУГИ […]

16.2.58 — Мои воспоминания приближаются к концу. В начале декабря жена вернулась домой, в Москву. А 18-го или 20-го декабря ко мне зашел Сольц (наши лаборатории были по соседству) с телеграммой от нее: «Передайте Цви, чтобы сходил на почту за важной телеграммой». Понятно, я сразу это сделал. В этой телеграмме была хорошая весть — меня реабилитировали! Сообщение об этом моя жена получила 12 декабря 1955 г.

Это было полное освобождение. Итак, мое заключение продолжалось шесть лет, девять месяцев и 12 дней. Руководство ВУГИ приняло это известие с радостью. Годы заключения вошли в мой трудовой стаж на Крайнем Севере и, в соответствии с законом, мой заработок удвоился, а он и до этого был достаточно высокий. Я начал получать десять тысяч рублей в месяц. Кроме того, я передал свои документы в городской отдел социального обеспечения на оформление пенсии с 50-летнего возраста (как работник горной промышленности).

Само собой разумеется, что я устроил хороший «выпивон». Все товарищи по заключению пришли к Сольцам, где мы устроили праздник с помощью Нехамы. Было очень хорошо и приятно.