Дебора Фельдман - Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней

А теперь они отнимают нашу землю, голосят раввины. Они издают постановление об эмбарго на сделки с недвижимостью. Никому не позволено сдавать или продавать жилье «артистам» — или хипстерам, как они себя называют. Однако среди них находятся те, кто готов платить втридорога за облезлые халабуды без ремонта. Разве скажешь таким «нет»?

Хасиды выходят протестовать на улицы. Они выстраиваются перед огромными особняками магнатов недвижимости на Бедфорд-авеню, потрясая кулаками и бросая камни в окна. «Предатели!» — кричат они. Ништ бесер фун а гой! [158] Не лучше гоя! (идиш) Вы не лучше гоев.

Снедаемая желанием посмотреть на наших новых соседей, так называемых артистов, я совершаю вылазку в северную часть Вильямсбурга, на набережную, которая их, судя по всему, притягивает.

С Бруклин-Нейви-Ярд открывается панорамный вид на Манхэттен, который в этот ясный день просто ослепителен и блестит, словно ожерелье на шее у реки. От вида этого волшебного города, раскинувшегося так близко от моего дома, но все же так далеко, у меня захватывает дух. Как можно захотеть покинуть это чудо ради здешних мест, недоумеваю я. Что в этом грязном районе хорошего, кроме возможности затеряться в недрах самопровозглашенного гетто?

Я решаю в одиночку исследовать этот город. Я разглядываю в библиотеке карты — схемы движения метро и автобусов и обычные карты — и стараюсь их запомнить. Я боюсь заблудиться — нет, даже провалиться в город, словно в зыбучие пески; боюсь, что меня засосет туда, откуда я уже не выберусь.

Когда поезд линии J медленно, враскачку отчаливает по шатким путям надземки в сторону Вильямсбургского моста, я взираю на грязные бурые крыши Вильямсбурга и наконец-то чувствую, что забралась достаточно высоко, чтобы вырваться из его блеклой инертной атмосферы. Я не ожидала, что выбраться отсюда будет настолько приятно. Настолько, что хочется скакать по вагону метро, радостно прыгая от шеста к шесту.

На линии F я уже не испытываю прежней безмятежности. Возможно, это потому, что я под землей, но вероятнее всего из-за того, что напротив меня сидят две хасидские женщины средних лет. Несмотря на то что их круглые обвисшие лица лишены всякого выражения, я знаю, что они осуждают меня, прикидывают, чем это я собираюсь заняться в городе в одиночку. Внезапно меня охватывает паника: что, если они меня узнали? Или, хуже того, что, если они знают кого-то, кто знает меня? Я не переживу, если об этом прослышат.

Я выхожу на следующей остановке и поднимаюсь на Четырнадцатую улицу возле Юнион-сквер. Я оказываюсь на центральной магистрали, которая запружена транспортом и пешеходами и тонет в звуках гудящих такси и тормозящих автобусов и мясном аромате, доносящемся из тележек с уличной едой. Шум, зрелища и запахи настолько ошеломляют, что на мгновение я теряю ориентацию в пространстве. Затем я замечаю вывеску Barnes & Noble и отчаянно устремляюсь к ней, зная, что, пока у меня над головой есть крыша, а вокруг книги, я в безопасности.

В магазине меня со всех сторон манят столы с книгами, сообщая, что именно мне следует почитать, чтобы я не тратила силы на выбор, — а зря. Новые книги меня не привлекают. Их обложки кажутся мне кричащими и безвкусными. Мне нравятся книги о давних временах с изображениями узконосых женщин на обложках, наряженных в шелк и кружева. У меня куда больше общего с персонажами старинных романов, чем с героинями современных.

Я решаю купить дешевое издание «Гордости и предубеждения» в мягкой обложке. Меня притягивает первое же предложение. «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену» [159] Перевод И. Маршака. . Мне сразу становится понятно, о чем пойдет речь в этой книге, и ничто не интересует меня так, как замужество и, что важнее, ухищрения, задействованные в процессе его устроения. Никто из моих знакомых не станет обсуждать брак и сопутствующее ему с молодой незамужней женщиной. Жду не дождусь, когда придет и мое время узнать все положенные факты, и, возможно, эта книга сможет пролить на них хоть какой-то свет.

«Гордость и предубеждение» оказывается совершенно прелестным чтением. Во-первых, мне раньше не попадались книги с таким необычайно формальным языком и элегантным тоном. И это приводит меня в восторг: взвешенные и отточенные фразы добавляют в историю напряжение и интригу. Это мое первое знакомство с довикторианской Англией; да, моя мать родилась в Великобритании, но эта книга повествует о стране совершенно другой эры, и, несмотря на то что поначалу многое мне кажется чудным, вскоре я начинаю проводить явные параллели между миром сестер Беннет и своим собственным. Взять хотя бы бесконечные сплетни и коварство женских персонажей, которые не то чтобы мне не знакомы. Разве не тем же развлекают себя женщины и в моем мире, бесконечно обсуждая посторонних, но моментально включая безупречную вежливость при встрече с объектом этих сплетен? До чего же здорово моментально ощутить свое сходство с Элизабет, разделить ее чувства по отношению к ужасным несправедливостям, которыми изобилует ее общество. Вместе с ней я смеюсь над ханжеством и предрассудками, которые демонстрируют персонажи с явно завышенным самомнением.

Серьезно, я вполне могла бы быть персонажем «Гордости и предубеждения». Мое будущее тоже полностью зависит от того, насколько выгодным выйдет мой брак. Статус и репутация так же важны в моей общине и основываются на таких же прозаичных условиях; если высокоразвитых британцев в первую очередь заботит финансовое положение, то в моем мире самый ходовой товар — это богатство духовное. По мыслям и изречениям Элизабет я понимаю, что она всю жизнь провела, испытывая чувство безысходности, и, судя по всему, тоже негодует, что ее ставят в вынужденное для женщин унизительное положение, отводят ей неизбежную роль объекта, предоставленного на выбор мужчине, в чьих руках сосредоточена вся власть. Она так умна и смышлена, что, разумеется, для нее унизительно красоваться перед респектабельными мужчинами ради толики их внимания. Понятно, что Элизабет не одержима желанием заманить богача в свои силки; в отличие от других женских персонажей она проявляет непокорство духа, чем очень мне нравится. Я очень переживаю, чем закончится ее история, потому что ее судьба странным образом кажется тесно переплетенной с моей.

Я возвращаюсь к страницам «Гордости и предубеждения», как только нахожу свободное время, и, едва улучив момент, проваливаюсь в книгу. В школе я притворяюсь, что прилежно делаю записи, однако мысли мои блуждают. Городок Незефилд оживает в моем воображении, и лица его обитателей встают у меня перед глазами.