Василий Сабинин - Право на приказ

— Да, повидали, — сказал Ряднов уже на обратном пути. — Не забыть такое, и люди злее драться будут.

К самоходкам обратно добрались за четверть часа до истечения контрольного времени, отпущенного лейтенантом, и потом остаток дня и ночь ехали, пытаясь догнать головные группы. Миновали Клодаву, Сомпольно, Яблонку и к утру были в Гнезно. Там, возле одного из костелов — их оказалось многовато для такого маленького городка, — нашли штаб бригады. Им обрадовались, но, узнав, что в баках самоходок почти пусто, начштаба бригады сказал невесело:

— Мы все тут такие. Дошли до точки. Круговую оборону заняли, горючее, что могли, Пинскому перелили и одним батальоном вперед послали. На Познань. Может, ты все-таки за ним сможешь? Сколько еще протянешь? — Подполковник развернул перед лейтенантом карту.

— Если все три, то километров на двадцать хватит.

— Больше и не надо. У Пинского столько же. Догоняй.

— А с пехотой как? — спросил лейтенант, помня, что последний приказ, полученный взводом Фомина, обязывал пехоту оставаться в Гнезно.

— Очень просто с пехотой. Как были, так и останутся — мой приказ. Ответственность на мне, и потому даю письменный. Вот.

Подполковник синим карандашом написал:

«Взвод — ком. ст-на Фомин — 246 гв. сп, 82 гв. сд переходит в оперативное подчинение 44 гв. т. бриг. Нач. штаба п/п А. Воробьев».

— Если до пригородов Познани дойдете вместе с Пинским, то к наградам представлю сам, не дожидаясь, когда ваше начальство это сделает, спасибо скажу и на своих руках к вашему командиру дивизии отнесу. Понял, старшина?

Майор Пинский с самым передовым танковым батальоном всего Первого Белорусского фронта находился в двадцати километрах западнее Гнезно и оседлал автостраду Берлин — Данциг и железную дорогу Берлин — Кенигсберг. Оказавшись перед выбором — пройти еще десяток километров и просто ждать дальнейших событий или перехватить сразу две имперские магистрали, две важнейшие коммуникации, командир батальона избрал второе и, как военный человек, зная, что за такой дерзостью, граничащей с нахальством, может последовать, со всей обстоятельностью стал готовиться к обороне.

Майор не знал, что его приготовления излишни по части северо-восточного направления, потому что ту же самую дорогу сразу в двух местах перехватили танкисты армии генерала Богданова, заняв Могильно и Инвроцлав, и теперь вели тяжелые бои с деблокирующей группировкой, пытавшейся прорваться к окруженным укрепрайонам в районах городов Торн и Бромберг (Быдгощ).

Дороге, отходящей от автострады с указателем «Беднари», майор оказал столько внимания, сколько она, на его взгляд, стоила — обычная лесная дорога, утыкавшаяся в маленький поселок на карте. Мало ли их, таких городков, по Западной Польше по обе стороны от автострады? Да и что там может быть? Два дома в четыре ряда с паршивым бургомистром или что-нибудь вроде того. Не больше. По мнению комбата, вполне хватало того, что перекресток перекрыт огнем двух танковых взводов.

Майор знал, что практически находится в окружении, но ни он, ни танкисты его батальона, ни десантники не придавали этому ровно никакого значения — у всех, кто сейчас находился на самом острие фронтового удара, было твердое сознание превосходства их сил над любыми силами, которые могли бы как-то противоборствовать им. Это не было угаром, опьянением победы. Скорее это можно было назвать интуитивным осознанием соотношения сил на сегодня между наступающими и обороняющимися.

Все пространство между Вислой и Вартой к утру двадцать второго января, дню, в который батальон Пинского перерезал коммуникации рейха, напоминало слоеный пирог, если посмотреть на детальную штабную карту. По одним дорогам наступали войска наших фронтов, по другим отступали немецкие, а были и такие, на которых, в силу инерции приказов или из-за отсутствия связи, полки и батальоны резерва вермахта еще двигались на восток, где, по представлениям их штабов, еще была линия фронта, хотя на самом деле ее давно не существовало.

Более или менее значительные города просто обходились наступавшими, обтекались танковыми армиями, и боязнь окружения выталкивала из них гарнизоны, иногда довольно многочисленные. Так было в Лодзи, в Варшаве, в Кракове и Ченстохове, но по мере приближения к Одеру положение стало иным — гарнизоны перестали покидать обороняемые населенные пункты. Оказалось, что всем войскам зачитали переданный по радио приказ Гитлера:

«Каждый солдат обязан сражаться там, где находится».

Но ни один, даже самый грозный приказ, не начинает действовать сразу и мгновенно, и, несмотря на начавшее нарастать сопротивление обороняющихся на подступах к Одеру, войска фронтов Жукова, Рокоссовского, Конева и Петрова продолжали двигаться вперед, и командиры самых разных степеней — от роты до дивизии, оказавшись на самом острие стрел, прочерченных маршальскими карандашами, просто шли и шли вперед, захватывая безымянные высоты, скрещения дорог, речные переправы. Каждый из этих пунктов не был исключительным, ключевым и важным, но в сумме своей это движение вперед везде, в любое время, любыми силами, несмотря на кажущуюся стихийность, давило и перемалывало не столько количественные силы германских армий, сколько впечатляло именно высшие штабы вермахта своей непредсказуемостью, скоростью, оказывая на них влияние, суть которого изложит Гудериан:

«Русское наступление оказало нервно-паралитическое воздействие».

Шок наступил и у союзников. Не зря Рузвельт писал в те дни Верховному:

«Подвиги, совершенные Вашими героическими войсками раньше, и эффективность, которую они уже продемонстрировали в этом наступлении, дают все основания на скорые успехи наших войск на обоих фронтах».

Расшаркался и Черчилль, правда, чуть позднее:

«Мы очарованы Вашими славными победами над общим врагом и мощными силами, которые Вы выставили против него. Примите нашу самую горячую благодарность и поздравления по случаю исторических подвигов».

Глав союзников можно было понять. До конференции в Ялте оставалось немного, и заранее раскланяться со Сталиным было не лишним. Человек, у которого под рукой армии, способные при нынешнем характере войны проходить по четыреста километров в неделю, стоил того, чтоб в обращении к нему не жалели эпитетов. В преддверии переговоров с Россией, где будет стоять вопрос о государственных границах в послевоенной Европе, все происходившее на Востоке наводило на размышления, что оказать какое-нибудь давление при нынешнем положении вещей будет весьма затруднительно.

Взвод Фомина, получив свой участок круговой обороны от майора Пинского, приспосабливал старые развалины под огневую точку. Здесь же приткнулись САУ. В остывших телах самоходок было холодно, но там, невзирая на холод, спали механики-водители, которые всю ночь вели машины в непроглядной серости, скорее чутьем, чем зрением угадывая дорогу. Остальные члены экипажей занимались ремонтом и чисткой техники: пытались починить выбитые еще в Лодзи фары, перебивали пальцы гусениц, ставили выпавшие шплинты, чистили масляные потеки в моторных отсеках и снаружи.