Василий Сабинин - Право на приказ

— Скребницей чистил он коня, а сам ворчал, сердясь не в меру: занес же вражий дух меня на распроклятую квартеру! — продекламировал Ряднов, подошедший к танкистам. — Чего это вы его, ребята, натираете, как белого генеральского коня. Не один хрен на каком воевать? Пошли к нам, мы концентрат разогрели.

Однако его предложение было встречено не так, как он ожидал. Лейтенант, слышавший все сказанное, тут же поставил его по стойке «смирно».

— Ты, пассажир! — вышел из себя танкист. — Ты в танке никогда не горел? Чего молчишь? Быков! — крикнул он, и на оклик прибежал наводчик из командирского экипажа с иссиня-багровыми пятнами на лице и шее. — Вот, Быков, расскажи товарищу пассажиру из славной гвардейской пехоты, зачем мы каждое масляное пятнышко вычищаем, а то он не знает и басни Крылова рассказывает.

— Это не Крылов, товарищ лейтенант, а Пушкин, — оправдался Ряднов, но поправка не спасла, а усугубила положение.

— Не товарищ лейтенант, а товарищ гвардии лейтенант — вот что важно, а Крылов там или Пушкин — это стихи в боевой обстановке вредные, потому что любое масляное пятно на двигателе способствует, скажи ему, Быков, чему способствует?

— Воспламенению боевой машины, товарищ лейтенант, — сказал Быков и кивнул на Ряднова, — только он-то этого не знал.

— Мне все равно, как подрывается боеготовность — по знанию или по незнанию, с Крыловым или с Пушкиным. Еще раз такие разговорчики услышу — обеспечу полную катушку «губы» — все двадцать суток строгого. Уразумел?

— Уразумел, товарищ гвардии лейтенант.

— Можешь идти. И помни… — Лейтенант усмехнулся и добавил: — …Чудное мгновенье, когда тебя учили, на чем держится порядок в танковых войсках.

Обиженный Ряднов крутнулся так, что, будь вместо валенок сапоги, из-под каблуков бы искры посыпались, и продемонстрировал знание статьи строевого устава, где говорится о подходе к начальнику и отходе от него.

— А-а-атставить! — пропел лейтенант. Ряднов, успевший сделать несколько шагов, остановился и прикидывал про себя, какую оплошку мог еще допустить, повернулся «кругом» уже не так лихо, как в первый раз. — Ты зачем приходил?

— Вас на обед звать.

— Так бы и сказал. А ты танкистов баснями кормить. Помоги Быкову бутылки донести. Обед так обед. Что там у Пушкина на этот счет сказано?

Однако Ряднов промолчал, не желая далее развивать столь невыгодный для себя поэтический диспут, и направился с Быковым за яблочной, которую купили еще в лодзинском ресторане.

Танкист и Ряднов еще загружались — наводчик передавал бутылки с яблочной через люк водителя, когда из-за леса на малой высоте вынырнула пара «худых» — так называли на фронте «мессершмитты». Они шли на высоте верной штурмовки наземных целей, и все, кто был около самоходок, ткнулись носами в землю.

— Воздух!

Но «мессеры», набирая высоту, ушли на восток. Но буквально через несколько секунд за ними пронеслась еще одна пара, потом четверка, и ни один из них не сделал боевого захода. Бойцы, тревожно поглядывая на небо, вернулись к своим делам — не век же лежать.

— Товарищ лейтенант! — позвал дежуривший на приеме радист. — Комбат вызывает!

Лейтенант бросился к рации, и было слышно, как он весело кричит в ответ: «Понял! Есть!»

Это был приказ Пинского — заправить одну самоходку остатками горючего с двух остальных машин, посадить на нее сколько возможно десантников, и, не дожидаясь дополнительных распоряжений, присоединяться к «коробочкам», что скоро пройдут мимо. Самому лейтенанту Пинский приказал оставаться.

Танковый комбат за несколько минут до появления первой пары «мессеров» узнал у поляка-обходчика две важные вещи: первая — западнее его батальона, километрах в десяти, на эти же дороги вышли наши танки — поляк рассказывал, что видел их перед самым рассветом, и еще он сказал, что совсем рядом с Беднарами расположен аэродром. Майор это принял к сведению, и, когда, буквально через пару минут, вылетели самолеты, он понял, что с таким соседством будет неуютно, и решил принять меры — собрал сколько мог горючего и снарядил взвод тридцатьчетверок, добавив к ним самоходку из прибывших утром. Вести взвод решил сам.

Через десяток минут танки и САУ с десантом въехали на лесную дорогу. Промелькнул столб с угрожающей надписью: «Ферботен!» и по сторонам зачастили ровненькие ухоженные сосенки прореженного на немецкий манер леса. Одиннадцать человек взвода Фомина прилепились на одну самоходку, и на ней было тесновато, но майор приказывал «брать под завязку», потому что группа все равно получалась маленькая: три танка, САУ, тридцать восемь человек десанта, а по немецким штатам на любом аэродроме полагался батальон охраны. Однако ни Пинского, ни танкистов, ни бойцов десанта такое соотношение не пугало — у них была внезапность, маневр, огонь, и почем все эти преимущества, майор доказал с первых секунд боя.

Четверка машин нахально выскочила из леса прямо на летное поле — бетонную полосу, показавшуюся Фомину бескрайней из-за того, что была ровная, подметенная и ухоженная, неуютная по солдатским меркам до жути, потому что, в случае чего, на ней было негде укрыться.

Это был не аэродром, а аэродромище!

Самолетов было много, и они ревели на разные голоса, и, может быть, еще и поэтому появление танков не было замечено сразу, и они успели ворваться на самолетные стоянки, когда только раздались первые выстрелы.

Охрана опоздала. Танковый десант рассыпался по закоулкам аэродромных построек, а сами танки дружно и слаженно приступили к работе. Командирская машина, приметив для себя спаренный зенитный «эрликон», из пулемета распугала от установки расчет и, будто ненароком, своротила вышку с застекленным верхом, второй танк выкорчевал антенну так, чтоб высоченная мачта, падая, стукнула по машинам и зацепила по крайней мере две из них, что находились на ремонтной стоянке.

Все это успел увидеть Фомин и по достоинству оценил слаженность танкистов — было видно, что они не первый аэродром в своей жизни берут. САУ, видимо руководимая майором по рации, тоже начала пока непонятное для старшины продвижение в дальний конец аэродрома. Фомин бросил взгляд в ту сторону, но ничего примечательного не увидел. Пора было действовать самому. Его людям в этом деле отводилась роль самодеятельности, и старшина прикинул про себя свой простой план действий в сложившейся ситуации: «Побольше шума и к делу приглядываться».

Два стоящих на отшибе домика, из которых начали выбегать вооруженные немцы, вполне заслуживали внимания, и Фомин махнул рукой своим.

— За мной! Гранаты в окна!

Взвод ворвался сразу в оба домика, исчерпав на этом весь элемент внезапности, оказался в сложном положении. Одиннадцать человек на два дома было все-таки маловато, а внутри оказались помещения дежурных эскадрилий, и, несмотря на то, что у летчиков были только пистолеты, дрались они зло и отчаянно, и если б не гранаты, то десантникам пришлось бы совсем плохо.