Василий Сабинин - Право на приказ

— Становись скорее генералом, Володечка, и обратно к нам! В медсанбат! — весело подтрунивали медсанбатовские над нежданной строевой карьерой санинструктора, тормошили, прыгали вокруг, и кто-то в общей сумятице даже дурашливо чмокнул его в щеку. Это заставило старшину принять ответные меры: он под визг и гомон обхватил сразу троих, понарошке сделал свирепое лицо.

— Ух! Я вас! Держись, казачки-лопотухи!

«Казачки-лопотухи» было всегдашней присказкой Никитича, когда он приструнивал не в меру разошедшихся и бойких на язык тараторок, какими и были молодые медсанбатовские девчата.

— Нету Прова Никитича, Володя. Погиб он, — сказала Кожухова. — Еще до Лодзи.

Старшину это известие не то чтобы ошеломило, стало странно, что он сам, все время проведший в первом эшелоне, даже не ранен, а Никитич, оказывается, убит, убит в бою, да еще, говорят, против танков, и ему, старшине Фомину, больно и странно слышать такое, словно потерял кого-то родного. И всем остальным он был дорог, степенный, хозяйственный и мудрый, умевший видеть и замечать все и везде поспевать. Девчата говорили, что собрали деньги для семьи Рассохина и с санпоездом собирались отправить из Лодзи, но поезда по Польше еще не ходят, а переводы в наших деньгах полевая почта на чужой земле не принимает.

Погоревав о Никитиче, вспомнили и остальных. Поделились новым медсанбатовским «секретом» — «нашей Людмиле пишет тот самый лейтенант Сушков, три письма написал, ждет ответа, как соловей лета, и твердо решил жениться, а сама Людмила похорошела и — что любовь с людьми делает! — курить бросила и дневник писать стала, честное слово, его Шурка Ерохина сама видела, и если быть до конца честным, то даже и читала».

— А лейтенанта ты за это время случайно не встречал, Вовчик?

— Нет. Не встречал. Мы на самоходках одиннадцатого гвардейского ехали, а он — в РГК.

Основные новости были исчерпаны, и, показав и рассказав, где нынче размещается медсанбат, девчата пошли к себе. Это только со стороны могло показаться, что санбатовская жизнь развеселая и беззаботная. Слов нет, «передок» — не халва, но оттуда на отдых отводят, а в медсанбатах персонал несменяемый, и работу война поставляет исправно, хоть будь то в обороне, хоть в наступлении. Хуже всего, когда передислокации, когда надо сворачивать и заново разворачивать все хозяйство. Одни матрацы соломой набить и то руки отмотаешь. Их не один, не два набивать, а все полтыщи, да и попробуй найди эту солому…

Расстались у поворота на медсанбат, почти у самого берега реки, под горой, которая на картах значилась Девичья, а через Варту на запад все шли и шли войска.

Генерал Хетагуров, командир восемьдесят второй дивизии, готовился к штурму Познани с востока. Времени было мало, и о противнике сведения были скупые. О системе огня внешнего обвода крепости, которую предстояло штурмовать завтра, почти ничего не было известно, полоса наступления дивизии была ни много ни мало, а целых восемь километров — на такой впору не наступать, а обороняться силами одной дивизии, и то исхитряться потребовалось бы.

Но в штабе корпуса, видно, думали иначе. Там и выше еще не прошла приподнятость донесений и масштабность успехов — каждый день от начала наступления приносил цифры, ставшие привычными, и расстояния мерились десятками километров. Познань, уже оставшуюся в тылу наших войск, вышедших к Одеру, нужно было брать без лишних рассуждений, потому что окруженная группировка немцев прерывала наши армейские коммуникации.

Штурм назначался на завтра и должен был начаться в шесть ноль-ноль, но фактически уже начался — усиленные роты первых эшелонов прощупывали оборону мелкими группами для уточнения крепостных систем огня. Восемьдесят вторая действовала на вспомогательном направлении, и основной удар корпус предполагал провести с юга — там Варта была форсирована, и в ходе боя за город не было бы лишней мороки с преодолением водной преграды.

Комдив с командирами полков отрабатывал детали предстоящего боя.

— Могу довести для общего развития мнение, бытующее на сегодня в штабе армии, — сказал Хетагуров, и непонятно было, как он сам к этому мнению относится. — Считается, что окруженные боя на уничтожение в городе постараются не принимать. До Одера рукой подать, сплошного фронта пока нет, поэтому при сильном давлении с нашей стороны гарнизон вполне может начать отход на запад, где дорогу блокирует танковая бригада, и там, в чистом поле, и при нашем содействии — танкам все карты в руки.

— А если немцы из города не пойдут? — поинтересовался Клепиков. — Хотели бы уйти, могли бы сделать при подходе танкистов, а то четвертые сутки в окружении сидят. По допросам пленных пока ясно, что у них делается, но сегодня утром один интересную штуку сообщил, что будто бы приказ новый читали солдатам, за дословность не ручаюсь, а смысл такой — Познань должна стать немецким Сталинградом. Тогда я на этот треп внимания не обратил, а теперь думаю, что не уйдут они так гладко.

Хетагуров промолчал. Он сам думал так же, как Клепиков, но развивать дискуссию на командирском совещании не хотел, потому что доложил в корпус свое мнение и оттуда ему намекнули, что диспозиция принята по личному указанию командарма, и, по предварительным оценкам, численность окруженного гарнизона совсем невелика, и думать так, как думает он, генерал Хетагуров, нельзя, поскольку нынче нет никаких оснований считать противника сильнее, чем он есть на самом деле. Будет смешно, если фронт войдет в Берлин — а к тому все идет, — а гвардейская, сталинградская армия будет топтаться на месте около Познани, которую немцы в тридцать девятом взяли за двое суток.

Это был косвенный упрек в неумении мыслить высокими оперативными категориями, и самолюбивый Хетагуров перенес его болезненно, но в мнении своем не усомнился, и то, что умница Клепиков разделяет его догадку и опасения, только утвердило комдива в своей правоте в оценке противника и его будущих действий. Однако приказ надо было выполнять, и большая протяженность фронта в полосе дивизии позволяла действовать по собственной инициативе в любом избранном для атаки участке — на все восемь километров дивизии все равно не хватило бы. Про Сталинград Клепиков хорошо напомнил — уличные бои там просто хрестоматийными были. Не грех бы и сейчас вспомнить кое-что из того опыта.

Комдив обвел глазами собравшихся, которых толкнул на споры между собой вопрос командира двести сорок шестого. Подытожил:

— Дивизии поставлена цель к исходу дня выйти к Варте и мостам через нее, а думает противник отходить или не думает — это все будет зависеть не от его мыслей, а от наших действий. Мы — сталинградцы. Кое-что придется вспомнить. За ночь приказываю создать в батальонах штурмовые группы. Две-три на батальон. Саперы, артиллерия, связь — все чтоб было в группах самое лучшее.