Вениамин Додин - Воспоминания

На работу отпущено нам шесть часов. Свой реферат я написал до первого перерыва — за пару с чем–то часов. Стал его пересматривать. Поняв, что работу я окончил, сосед слева повернулся ко мне. И, не глядя на меня, протянул тетради со своим рефератом: «Слышь–ка, парень! Если у тебя — всё — погляди–ка на мою писанину… Понимаешь, родной хохлацкий я уже забыл, а русский, полагаю, как следует не выучил… Подправь, если что не так…

Я кивнул. Стал просматривать его писанину. Заинтересовала тема: «Организация системы мобильных технологических станций отделочных работ». В стране началось массовое жилищное строительство (промышленное возведение жилых зданий — так незаслуженно обозванных нашим народом «хрущобками»; в рабочей Британии, где они возникли и распространились, считались эти пятиэтажки Даром Господним! Выполнены то и эксплуатировались домики были по Английски и в Англии!). И «станции» моего соседа, несомненно, как раз и составляли сердцевину системы этих воистину гигантских работ (по стране — отделки стен, помещений и кровли более восьмисот тысяч одних только таких вот пятиэтажек!). Внимательно, с интересом, просмотрел работу. Прежде всего, убедившись — написана она великолепно! Да ещё и забытым настоящим языком, узнал который по своим давним архивным поискам. Хорошим русским слогом написана; предсказанной им языковой путаницы не заметив… Того мало, понял с долею зависти и… осторожности: парня этого не мне править…

Окончил. Передал ему тетради. Вышел. Когда вернулся и сел за свой столик, сосед справа тоже, — только предельно и неназойливо вежливо, — попросил меня посмотреть и его реферат. Тема — оригинальная организация технологических потоков на заводах ЖБИ Москвы. Написана грамотно. Читателю мастерски даётся учувствовать — автор глубоко, — как САМОМУ АВТОРУ и полагается, — в курсе темы. Но тема интереса для меня, — помню, — тогда не представляла. Хотя в специальной литературе шума вокруг неё хватало… Я внимательно просмотрел и эту работу. Что–то сказал автору. Возможно, некую приличествующую моменту любезность… Не заметив особого интереса ко мне моих соседей я, — после того как формальности экзамена завершились, — попрощавшись, оставил аудиторию. В коридорчике просмотрел мельком на стенде объявлений Аспирантуры вывешенные биографии абитуриентов. Увидел там, что Фомин–то — хо–хо! — аж начальник самого АРХСТРОЙКОНТРОЛЯ Мосгорисполкома! Не понял, кто Косюшко. И смылся…

Прошло чуть более двух месяцев.

…С Ниной Оттовной мы шли от Метро к Вахтанговскому театру по Арбату. Обогнули справа вход в кондитерскую ПРАГИ. Сразу за ним игривым клаксоном нас остановила пришвартовавшаяся лихо к тротуару длинная чёрная машина. Вкусно клацнула дверца: — Вениамин Залманович! Здравствуйте! — К нам подошел… Геннадий Нилович Фомин — второй, правый, сосед мой по столикам на экзаменах в Аспирантуру… Тот, в шоколадной в полосочку тройке… Смял удовольствие перед спектаклем часовой вечерней прогулки по следам Маргариты и Мастера. Познакомился торжественно с супругой моей. Попросил поздравить (или пожалеть) с выпавшей на долю его и новоприобретённой синекурой Председателя новосозданного комитета ГОСГРАЖДАНСТРОЙ. Предложил подскочить домой к нему, где нас ожидает его супруга (телефонно предупреждённая им, когда он только увидел нас у Арбатского метро). И оттуда, вместе, отправиться часам к девяти сюда, в ПРАГУ. Где с друзьями — пусть пока с их друзьями — отметить… всё же, какое никакое СОБЫТИЕ… нового его назначения… Кто дома у Вас? Дети?… А есть с кем оставить?… У нас надёжная, замечательная домохозяйка — подкинут её моментально! Идёт?… А к Вахтангову, обещаю, мы ещё попадём… Не упомню дальнейшего нашего промежсобоя… Замечательная домохозяйка Фоминых прибыла на Локомотивный к подготовленным нами по телефону из машины Саше и Фаичке вовремя. И мы часа три провели в милейшей компании…

Так Геннадий Нилыч (и супруга его) удостоил нас внезапным началом многолетней верной и нежнейшей дружбы, до кончины его продолжившейся в Израиле.

Примерно, в те же дни в длиннейшем коридоре института, — наконец воедино собранного в построенном для Академии Строительства и Архитектуры (благополучно к этому времени отдавшего концы) огромном комплексе зданий по Дмитровскому шоссе 9, — столкнулся я лоб в лоб с летящем на всех парах навстречу Михаилом Михайловичем Косюшкою. Первым соседом, слева, что экзаменовался со мною в парадно–спортивном одеянии. Не поздоровавшись с той поры, — будто утром расстались, — он, остановившись, извлёк из портфеля кипу бумаг. Вытянул из неё несколько свежеопубликованных СТРОЙИЗДАТОМ, остро пахнущих типографской краской, журналов ПРОМЫШЛЕННОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО и СТРОИТЕЛЬНАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ с моими статьями. Буркнул осуждающе: — Когда успели? Втихаря всё! Меня не предупредив! А я как фраер жду материала в БЮЛЛЕТЕНЕ!… Никуда не годится!

— Позвольте, Михаил Михайлович! — Отбиваюсь я. — Мы с Вами ни о чём не договаривались!…

— Ну и что! Понятно без договорённостей: Ваши очередные статьи по Северу — в наш БЮЛЛЕТЕНЬ!…

— Будет Вам и сказка, будет и свисток, Михаил Михайлович… — пытался я отшутиться. — Дайте только срок!

Шутка принята не была…

Так мрачно, со скандала почти что, началась моя с этим замечательным человеком более чем тридцатилетняя, никогда и ничем не омрачаемая светлейшая дружба! А всё — удачно расставленные экзаменационные столики в фойе… Рок!

* * *

По старинной, со времени жизни в Приангарье, традиции — на работу и с работы я — пешим ходом. То же — в Москве. Тем более, когда летом 1962 года получил Госстроевскую квартиру по Дмитровскому шоссе в Локомотивном. До Института от дома по тропочке пять километров Берёзовой аллейкой вдоль полотна Савёловской железной дороги… Интересно… Район, вроде заселён — а попутчиков нет! Хотя по дороге не без памятных мест… Вот, на стыке Дмитровского шоссе с Октябрьской (Николаевской) железной дорогою, памятная отметина; Точка у левого, в сторону центра Москвы, откоса. Здесь в 1962 году рулимая (или ещё как это назвать?) легендарным учёным–физиком Львом Ландау, — набухавшемся до риз положения на проводах коллеги из Подмосковной ДУБНЫ в Ленинград, — и набитая пьяными их друзьями легковушка, во время бесшабашной гонки по зимнему, в снегу и люду, Дмитровскому шоссе врезалась на полном ходу — лоб в лоб — в тянущийся по обочине грузовик… Смятая свалилась вниз. Под насыпь. Под бок к стоящему на колёсах и тоже покарёженному ЗИСу с потерявшим рассудок водителем… Мирно и тихо провалявшись там с бесценным грузом около трёх суток. Дальше что произошло — всему миру известно… Кроме, быть может, того, что просравшая самого оберегаемого как зеницу ока ядерщика страны славная охрана его, — вкупе с вечно бдящими службами государственной безопасности, — искала эти трое суток Ландау где угодно, только не там где он исчез (с экран, как говорится при происшествиях в авиации)… Очухавшийся наконец от удара шофёр грузовика сполз с откоса глубже. Оклемался. В одиночестве (проезжающим по верху картинка в глубине откоса видна не была; место стыка шоссе с железной дорогой — безлюдный пустырь) на снежный буран из измятого уже бывшего средства передвижения выволок трупы. Сообразил, что один из них, вроде, жив. Затащил в свою машину. И не спеша отволок в ближайшую 50–ю больницу Тимирязевского района города что позади Академии. Там пострадавшего (или труп) попридержали — спешить некуда! Дальше пошла–поехала рутинная бодяга с тряпками и койко–местами… Меж тем, шли лихорадочные поиски великого физика, исчезнувшего, — возможно, — где–то меж Институтом в Дубне и Ленинградским вокзалом. Поднятым с постели Хрущёвым поиск, — в державном ужасе, — расширился до всесоюзного пока! Как так: кто–то, может американцы, спёрли самого главного! Приготовили, придержав, самые громкие медицинские фамилии, запросили у не раз обсераемых Москвою правительств мировые силы хирургии…