Вениамин Додин - Навстречу солнцу

Мне остаётся сказать: за своего сына, и за умершего у себя, в Японии, его друга это сделал отец Соошио Хироси. Сделал широко и щедро, счастливо развернув судьбы многих моих друзей, товарищей и просто знакомых мне таёжников. Тех даже, кто только знал о беглецах, но не удосужился, или не догадался им помочь, но не предал… Главное, не предал…

Я узнал об этом, посетив в 1993 году свою Удерею, хотя кое–что стало известно мне сразу по возвращении, в Иерусалиме. Дней за пять перед отлётом домой, в конце ноября, снова навестил моего старика. Тогда–то он и сказал: — Я хочу её видеть, Додин–сан.

— Да увидите, — какие ваши годы!

… За полтора месяца, что провёл я в Японии осенью 1991 года, со–но–идасо Ивасаки–сан принимал меня множество раз. Общение с этим удивительно цельным, безусловно суровым, но добрым ко мне человеком даром не прошло: я полюбил его. И теперь шуткой пытался уберечь себя от чреватой сердечной болью взволнованности предстоявшим расставанием. Видно же было: его почтенный возраст не вселял больших надежд на новую встречу, пусть даже очень скорую.

— Какие мои годы, говорите?… Годы мои, дорогой мой мальчик, вот уже сто третьи… — Ни тени стариковского кокетства не почувствовал в словах его. Только трагическую грусть человека, пережившего любимых…

— Теперь нужно достойно завершить: неудавшуюся судьбу…

И это у него–то, у Первого Самурая Хирохито, не удалась судьба? — подумал я.

— Для меня — это увидеть вашу Нину… — И тогда уже уйти…

Нину увидел и, как любимую дочь, принял он в декабре того же года. О трёхнедельном пребывании нашем в его домах, а потом в местах его жизни на Островах, которые мы с Ниной и с ним, прощавшимся с его миром, тогда объехали, рассказывать не буду. Это -как вслух читать интимный дневник. Останавливались только в апартаментах «досточтимой Ониши–тян» — покойной супруги со–но–идасо Ивасаки Кобаяси. А ведь они — эти уголки их тихих домов–дворцов, плавающих в лазоревых туманах парков и лесов Утренней Японии — они Святилищами были все 36 лет с того дня, когда явившийся в их токийский Дом друг Соошио — Ямамото сообщил им о смерти их сына, и сердце Ониши не вынесло…

До нашего с Ниной посещения их уголки те были с того часа неприкасаемыми. Тогда мы и услыхали: «Они — твоё, Нина, наследие. Твоё законное и непременное место… Когда уйду я…»

Он ушел 2 марта 1993 года… Ушел, омывшись в купели Аматерасу. Одарив старых слуг. Ушел, освященный традицией предков, — вспоров движением меча живую плоть…

Но это — потом, потом…

* * *

… Повторяя и повторяя бесконечно имена погибших товарищей моих, звучавшие горным эхом, словно припев к Песне Ночи, досточтимый Окане–сан трубным голосом, истекающим будто из Недр Земных, сопровождал соло Накамару… И было, как флейта с гобоем, под шелест ветра в макушках чёрных сосен… А всё вместе — Божественно прекрасная Церемония Скорби, уносящая ещё живых в Мир Покоя и Тишины.;

… Непозволительно забежал вперёд!

Но на самом деле идёт всё ещё только первая неделя визита. И по блокноту оруженосца моего Ясуо Найто всего–то воскресенье, 6 октября. Проходят встречи в моей резиденции «Сакура». Потом в Муниципалитете Токио с будущим премьером Хата Тсутоми и его товарищем Хосокава Морихито. Встреча с министрами в Акасака Империал Гарден. Потом пресс–конференция со СМИ по итогам субботней встречи…

Не слишком ли много шумихи? В конце концов, я частное лицо. И мне бы встретиться с моими друзьями. Обещано. «Но позднее!» — сказал Найто–сан. Зато вечер был чуден: мы провели его в семье Макико Окуда и Юри Якимине. Маленький, в два этажа, домик на тихой улочке старого Токио. Район традиционных "'отдохновений», маленьких харчевен, уютных ресторанчиков, небольших — «не знатных» — синдуистских кумирен и миниатюрных кладбищ в тенистых парках, плотно заставленных совершенно разными, но удивительно соразмерными — хоть и всевозможных стилей — саркофагами–надгробиями…

Мне рассказывают, походя, о тех, чей пепел покоится в крохотных урнах, увитых плющом и ветвистыми лианами. Всё вместе — имею в виду интерьер кладбищ — сказочно. Но ощущения «Града могил» нет. А есть реалия скверика, созданного Природой и… облагороженного влюблённым в Неё Человеком… И через скверик — улочка, — пешеходная дорожка… к станции метро…

Совершенно иные чувства рождаются прогулками по «улицам» меж домов. Сперва кажется, что — тоже — движешься по удивительному, смастерённому гномиками игрушечному городку. И ты, естественно, восхищаешься изобретательностью японских троллей, сотворивших это чудо. Да и как не любоваться маленькими аккуратными домиками, собранными из не очень понятных, но, безусловно, деревянных конструкций. Аккуратными окнами их с жалюзи, обязательно обрамлёнными удивительных расцветок вьющимися растениями, неизвестными мне совершенно. Покрытые чешуйчатыми «фартучками» цоколи, защищенные этим нехитрым приспособлением от проносящихся по узким улочкам потоков ливневой воды при нескончаемых тайфунах и грозах. Украшенные водостоками, снабженными распылителями, чтобы прохожий в водяное ненастье не попал бы под водопад… И ветвистые деревья, многих из которых не знаю и назвать не могу, создают — вкупе с чешуёю домиков — совершенно волшебную атмосферу защищённости живущего в этом городе Человека! Защищённости от зноя, от холода, от дождей, от ураганов, наконец, от постоянных трясений Земли! Что самое страшное землетрясение может сделать с домиком из брусков, обрамлённым деревянными щитами и начинённым промасленной бумагой или самодельной васей перегородками–ширмами? Да ничего, ровным счётом. Вот, что значит оберегаемая тысячелетия традиция… хотя бы, возведения жилища!

Только мне страшно.

Четверть века назад попала мне в руки книга Девида Эрвинга «Разрушение Дрездена» /Американское Издательство Холт, Райнгардт и Уинстон. Нью—Йорк, 1964 г./. И теперь, двигаясь по улочке обречённого города, вижу не череду домиков, но бесконечный, как сам Токио, Погребальный Костёр, заполненный миллионами ещё живых, ещё не знающих, что их ждёт людей. «Я глубоко сожалею, — пишет в предисловии к книге Маршал Сондби, генерал–американец, — что бомбардировочная авиация США и Великобритании при налёте убила 135 тысяч жителей Дрездена…» Что же, европейцев следует и пожалеть. Не то с азиатами. «В ночь на 9 марта 1945 года при налёте на Токио тяжелых американских бомбардировщиков, сбросивших зажигательные и фугасные бомбы, погибло сто восемьдесят три тысячи семьсот девяносто три человека… Атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, убила семьдесят одну тысячу триста семьдесят девять человек…» Так–то вот…