Вениамин Додин - Бакинский этап

4 мая 1951 года, в шестом часу утра, Рейнгардта не стало…

«… Бездомные, собаки мы все в дому нашем отцовом» — единственные его и последние слова в последнюю ночь на Земле… Слова принял отец Афанасий. Он обмыл, отпел покойного, проводил — с конвоем, конечно — на кладбище.

Могила самого отца Афанасия — Дмитрия Ивановича Алексинского, друга детства Васеньки Белавина, — будущего патриарха Тихона — на том же кладбище. Покровом могил их — и всех бесчисленных тысяч могил АНГАРЛАГА — стометровая толща воды Братского моря. Памятником — плотина Братской гидростанции.

Годы прошли.

В Гудаутах меня познакомили с Ксенией Авидзба, дочерью покойного Нестора Герии.

Разыскать Капитона Начкебию оказалось делом совсем простым: бывший пограничник, бывший начальник милиции республики, бывший шеф охраны руководителей «трёх держав» на Конференции в Тегеране, бывший Министр госбезопасности республик, — в эти последние, уже опальные годы, был директором Тбилисского ипподрома.

Я передал ему «благодарный привет» от старшины Черноморского флота, бывшего его пограничника, бывшего механика–катерщика, последнего рулевого «исторического» буксира.

Долгий вечер просидели мы за поминальным столом в просторной и запущенной квартире на улице Нико Николадзе. Генерал вспоминал старый Тифлис и давно ушедших своих друзей. Я слушал и никаких вопросов не задавал. Неожиданно, решившись, он спросил о Майере. Я рассказал о послекавказской жизни и о последних днях старшины.

Потом, уже ночью, Капитон водил меня по старым улочкам города и был весь в прошлом. Редкие в эти ночные часы прохожие кланялись ему и потом долго смотрели нам вслед. Он их не замечал. На рассвете, у дома номер три, куда мы возвратились, он предложил снова подняться к нему и отдохнуть. Но я видел, как он сам устал. И меня ждали аспиранты в гостинице. Мы попрощались.

Когда я уходил, он вдруг окликнул негромко:

— Батоно! Бели пригодится: яхта была болгарской приписки. Из Бургаса…

Повернулся и, старчески сгорбясь, растворился в тёмном провале арки…

Рассказ этот редакция «Родины» предварила моим, якобы, вступлением.

…. «История, которую я услышал в 1951 году в АНГАРЛАГе, много лет не давала мне покоя. Трудно было хранить её одному, но и опубликовать не представлялось возможным: даже в самые «тёплые» дни первой «хрушёвской оттепели» о Сталине говорили как о крупном партийном и государственном деятеле, допускавшем «отдельные ошибки». Назвать его преступником, поставить имя рядом с Гитлером — о таком не приходилось и думать. Теперь, когда звучит вся полнота правды о «вожде народов», не могу промолчать и я. Тайна последнего свидетеля была доверена мне, чтобы передать её людям…»

Интересно, о какой «полноте правды» речь?

И — ничего о моей книге о комплоте двух бандитов, провалявшейся в «верхах» четверть века и рассыпанной двумя годами прежде…

* * *

Рассказ, где все факты и фамилии — подлинные, подтверждал кровное родство большевизма и нацизма — обстоятельство, тщательно скрываемое. Он прошелся по «шарику», сопровождаемый тысячами откликов мировой прессы — от зверино–злобных до сопливо–восторженных. А читатели? Одни отрицали встречу: «Не мог Сталин контактировать с Гитлером — истребителем евреев!»/?!/. Другие полагали её невероятной: «Быть не могло, чтобы человек высочайшей морали — Гитлер — решился на встречу с уголовником, да ещё и покровителем жидов, испакостивших европейскую цивилизацию!»

Я атакован был валом писем и телеграмм! Много более девяти тысяч отправлений свалилось на меня только за первые месяцы после публикации рассказа! Друзья стеною встали на пути пытавшихся взять у меня интервью. Выстояли! Однако, не могли отказать Саше Кошелеву, редактору радиостанции «Юность». Ведь через неделю после запланированного им же интервью с его студийцами по поводу «Последнего свидетеля», в субботу 13–го октября должно было состояться моё радиовыступление к столетию генерала Эйзенхауэра. В моей стране его юбилей «отмечался» гробовым молчанием власти и народа, спасённых этим американским немцем от неминуемого разгрома германскими армиями. И Кошелеву потребовалось много мужества, чтобы такую передачу организовать. Он провёл интервью тайно вечером, в кабинете Долматова, пригласив в качестве оппонента подвернувшегося, как «рояль в кустах», гостя–консультанта Московского Универсистета профессора Магнуса Бера. «Случайно» был Бер и автором неких досье о Дуайте Эйзенхауэре — руководителе Вооруженными силами Союзников в Европе и впоследствии президенте Соединённых Штатов Америки…

При первой же встрече он поздравил меня с «ещё не понятым общественностью планеты» значением публикации моего рассказа о встрече Гитлера и Сталина.

— Здорово, что они пока ничего не поняли! Тем сильнее будет эффект разоблачения большевизма. Хотя, по–мне, разоблачать следовало бы нацизм. Непонятно? Поймёте, когда на весах истории взвешена будет роль этих монстров в судьбах мира. Судить нужно именно нацизм, позволивший увлечь себя идеей комплота с вовсе уж людоедским образованием — большевизмом.

В основе философии нациста Гитлера — устройство жизни его немецкого народа освобождением от еврейской эксплуатации. И только. И не его вина, что ему пришлось ликвидировать эксплуататоров. Европейским «сообществом» он был поставлен в сложнейшие условия, и вынужден был пролить кровь.

В основе философии большевизма Сталина — беспредел вселенского кровавого разбоя, ценою жизни захватываемых им и собственного своего российского народа, который к тому времени он уже ополовинил. Есть разница?

— Посмотрите, как осторожен Дашичев. Как концентрируя внимание читателя на общности мерзавцев, он отвлекает его внимание от осмысления принципиального различия их программ и действий. А суть именно в различии! — Он развернул журнал и ткнул пальцем в строки Дашичевского эссе. — Поглядите, как он изощряется: «… рассказ о сговоре возник не на пустом месте. Чтобы понять истоки такого предположения, надо всмотреться в исторический фон эпохи, поразмышлять о том, что сближало двух вождей, двух преступников?

Как свидетельствуют документы, Гитлер /…/ очень высоко отзывался о Сталине, о его решительности в искоренении так называемых «врагов», то есть всех, даже мнимых противников. /…/ А из воспоминаний Хрущёва мы знаем, что и Сталин с уважением высказывался о Гитлере… Или вот: «Гитлеровский и Сталинский режимы — как близнецы. Единая партия, унифицированная идеология, всемогучая безопасность, отсутствие законности». Дашичев не заметил лишь разницы в результатах: один убил десять миллионов, а другой — Сталин — 60 в «мирное время»! По Дашичеву отличие лишь в терминологии. В СССР — агрессия под флагом социалистического миссионерства, осчастливливания других народов сталинской системой… У Гитлера внешняя экспансия проводилась, как откровенное /Святая правда! Разрядка моя. В. Д./ завоевание земель, подавление и превращение в рабов одних народов, уничтожение других. Но на практике всё было поразительно похоже…» И восклицает: «Почему это сходство так долго оставалось незамеченным?» Он пытается ответить на этот риторический вопрос: «Мы привыкли противопоставлять себя фашизму. После тяжелейшей, кровавой войны сопоставление режимов звучало бы особенно кощунственно, дико…» И тут я с ним согласен и повторяю: с одной стороны — шесть миллионов погибших евреев, большинство которых считаются, — по «этико» — прагматическим соображениям, — убитыми на территориях, оккупированных немцами; плюс к тому — 105 тысяч немцев и европейцев–антифашистов, погибших от рук ГЕСТАПО в границах Рейха; с другой стороны — более шестидесяти миллионов россиян, уничтоженных Сталиным в так называемые «мирные» годы; ещё два с половиною миллиона крестьянских русских семей, истреблённых в полосе фронтов по сталинскому приказу №0428 от 17 ноября 1941 года; наконец, более трёх миллионов граждан оккупированных Сталиным стран Восточной Европы, погибших в результате операций НКВД-МГБ и «СМЕРШ». Всё это — не считая прямых жертв военных действий. Как же можно «сопоставлять и обобщать»?! А Дашичев — всё об общности и сопоставимости. Довлатов поступил профессионально: сбалансировал ожидаемую реакцию на ваш неординарный, если не сказать скандальный, рассказ рецензией действительно виднейшего учёного–историка. И тем защитил журнал, — и себя, конечно, — от ожидаемой истерики и атак ортодоксов. Дашичев здорово подыграл и вам: — «В былые времена статьи с подобными спорными версиями ни в коем случае не подлежали публикации. Но я полагаю, учёному и просто читателю стоит ознакомиться с этой историей /…/ Судьба её героя типична и поучительна…» Поблагодарите его… — /«Родина», № 7 за 1990 год. В. Дашичев: «Два фюрера», рецензия на «Последнего свидетеля»/.