Сяргей Шапран - Сяргей ШАПРАН УЛАДЗІМНезавершаная аўтабіяграфія. Старонкі новай кнігі

О каком суверенитете, о какой независимости мы здесь говорим? Надо же быть разумными людьми! Если к нам нормально относятся при всех издержках - они были и будут, там много людей разных, - так давайте и мы по-человечески будем с ними сотрудничать. А если “рада” пісьменнікаў хоча быць незалежнай -с завтрашнего дня, Владимир Петрович, сделайте ее незалежнай! Вот и всё! ( Аплодисменты.)

Не тот президент - пусть выбирают себе другого. Плохо, конечно, что руководитель “рады” получает из рук президента Государственную премию, Владимир Петрович, Сергей Степанович, после того, как была принята эта заява. Мы ещё разберёмся с этим вопросом».

Някляеў пісаў пасля: «Заявление было принято 27 января, опубликовано 29 января, а президент крайне раздражён 27-ю писателями (их было на самом деле 30, но поданное президенту число - это минимальный кворум, что важно), которые собрались и “в т и х у ю приняли резолюцию накануне Нового года”. По какому же календарю, в котором Новый год опять наступает через месяц после Нового года, живём мы в Беларуси отдельно от всего мира, какое такое у нас летосчисление? В данном случае - всё то же заметалинское. В очередной своей информации президенту о том, какой я есть заклятый враг, он белорусский месяц с т у д з е н ь преобразует в русский д е к а б р ь! Плоховато знает язык Владимир Петрович? Но ведь он - куратор всех белорусских школ и институтов, в том числе Інстытута мовазнаўства. [...]

Дело тут, разумеется, не в языке, а в учёном-языковеде, который хронологически представил президенту ход событий так, будто бы я 27 декабря (именно я, потому что в понимании президента я начальник над писателями и должен отвечать за порядок в их рядах) подписал Заявление, спрятал его на месяц под сукно, получил за это время Государственную премию и только тогда, заграбастав всё, что мог, опубликовал Заявление и побежал с ним на “бандыцкі сход”, то есть на проходящий тогда в Минске Конгресс демократических сил. От такого продуманного вероломства можно было взбелениться человеку и с менее импульсивным характером, чем у А. Лукашенко...»

У выніку ад Някляева запатрабавалі рытуальнага адрачэння ад падпісанай ім заявы. Калі ён не згадзіўся, прапанавалі больш «мяккі» варыянт: інфармацыі з СП пра тое, быццам Рада збіралася без кворума і таму яе рашэнні не маюць юрыдычнай моцы. «Президент мог и ошибиться на одного человека», - «падказалі» Някляеву. А калі і на гэтую прапанову ён даў адмоўны адказ, была арганізаваная іншая, сустрэчная заява беларускіх пісьменнікаў, якая не толькі асуджала Заяву рады Саюза СП, але і выказвала абурэнне кіраўніцтвам саюза:

«Рада, принимая такое ответственное заявление от имени всей писательской организации, даже не посчитала необходимым посоветоваться с теми, кто её избрал. И уж совсем возмущает позиция руководителей рады - Некляева, Гальперовича, Ипатовой. Теперь они в многочисленных интервью пытаются оправдаться, делают вид, будто ничего особенного не произошло. Но ведь разве не видна беспринципная позиция авторов заявления, поставивших под сомнение волю белорусского народа, твёрдо высказанную на референдумах? [...]

Заявление рады ведёт к расколу писательской среды и объективно содействует тем, кто стремится любой ценой дестабилизировать обстановку в республике и ставит целью не допустить единения Беларуси и России.

Всё это даёт нам основания выразить категорическое несогласие с заявлением рады и отмежеваться от её политиканской сущности».

Пад заявай значыліся імёны І. Шамякіна, І. Навуменкі, А. Аўруціна, А. Бажко, Т. Бондар, В. Дашкевіча, А. Дзялендзіка, Г. Марчука, М. Мятліцкага, Г. Пашкова, А. Савіцкага, Э. Скобелева, А. Сульянава, М. Чаргінца, Г. Чарказяна і іншых - усяго 63 прозвішчы. Праўда, «сразу после публикации “Заявы беларускіх пісьменнікаў” часть писателей отмежевалась от неё. Одни мотивировали это тем, что опубликован совсем не тот текст, который они подписывали, а другие, как оказалось, и сам текст, и свои фамилии под ним впервые увидели только в газетах:

«Я са здзіўленнем убачыў сваё прозвішча пад заявай беларускіх пісьменнікаў “Шляхам адзінства”, якую прачытаў 10 красавіка ў газеце “Беларуская ніва”. Я не падпісваў гэтую заяву і хачу, каб мне паказалі рукапіс тэксту, які я ніколі не бачыў, і мой подпіс, якога я ніколі не ставіў пад такім тэкстам (Б. Беляжэнка)».

«Организаторам “заявы на заяву” крайне важно было изобразить массовость возмущения и осуждения, поэтому они не остановились перед ответственностью за такую мелочь, как подделка и фальсификация. Да и перед кем им отвечать -перед каким-то пісьменнікам Б. Беляжэнка? Перебьётся. А дело сделано».

ЧУЖЫ СЯРОД СВАІХ

Аднак палітычнага кампрамата было недастаткова - патрэбен быў кампрамат крымінальны. «Ну, а какое у нас обычно следует наказание? Открыто по политическим мотивам у нас ещё не сажают. Начинаются финансовые проверки, надо человека подвести под статью, дабы показать всем, что бунтует не человек, у которого есть свои взгляды, а уголовник». «Для этого надо было за что-то зацепиться - и на редакцию “Крыніцы”, которой отродясь не интересовались никакие проверяющие или карающие органы, вдруг в одночасье нагрянули все: и контрольно-ревизионный отдел Госкомпечати (две проверки одна за другой), и ОБЭП (отдел по борьбе с экономической преступностью, бывший ОБХСС), и Комитет государственного контроля, и контрольно-ревизионное управление Минфина, и записалась в очередь налоговая инспекция. Словно навёрстывая упущенное, все эти серьёзные организации по локоть закатали рукава и двинулись выявлять нарушения. Когда к их сотрудникам, проверяющим “Крыніцу”, добавились коллеги, проверяющие Союз белорусских писателей, нацеленность заказа стала совершенно очевидной».

Увогуле, на думку Някляева, сітуацыя была справакавана ўсё тым жа Замяталіным: «Это была, собственно говоря, провокация, не исключаю, что с подключением КГБ. Всё было сделано грамотно: в “Крынице” была остановлена выплата зарплаты, я был отстранён от руководства журнала - именно Заметалин дал указание Госкомпечати, чтобы договор со мной как с редактором был расторгнут. Однако, борясь за себя и за своё место, он перестарался. Я, кстати, предупреждал его: “Володя, смотри не укакайся от старания, поскольку можешь довести меня до решений, мягко говоря, неординарных”. И - довёл. Впрочем, не только он. Я был готов и дальше держать этот удар спереди, если бы меня не ударили сзади. Тогда я уже решил, что бессмысленно держать удар, поскольку было непонятно, кого я теперь защищаю. Ну, самого себя - это ясно, а ещё кого?»

Што тычыцца ўдару ззаду, дык у дадзеным выпадку Някляеў меў на ўвазе дзеянні чальцоў рэдкалегіі «Крыніцы».