Евгений Панов - Зоология и моя жизнь в ней

В определенное время суток («ночью» в период полярного дня) все особи каждого из этих видов почти одновременно снимаются с места и огромной стаей проделывают два-три круга над местом гнездования (так называемая «карусель), после чего улетают на несколько часов в море на кормежку. В этот момент можно приблизительно, на глаз, оценить численность местных птиц. Я помогал коллегам при проведении ими таких учетов. В итоге мы пришли к выводу, что в районе нашей стоянки гнездились примерно два миллиона конюг-крошек, миллион больших конюг и 45–60 тысяч белобрюшек. Удалось ориентировочно оценить численность еще семи видов морских птиц, в том числе бургомистра.

Близился момент окончания экспедиции. Судно должно было забрать нас с острова и доставить назад в Провидения. Но накануне отъезда начался шторм, и по рации на погранзаставу пришло сообщение, что капитан при такой погоде не сможет подойти к месту нашего пребывания, где скалы круто обрывались в море. Между тем присутствовать судну в водах СССР было дозволено еще всего лишь около суток. А на борту остались наши паспорта и те вещи, которые не были нужны нам в поле, например, подарки для моих детей, купленные в Анкоридже.

Выход из положения виделся единственный. Нам следовало пересечь остров с южной его стороны на северную, где берег относительно пологий. Длина маршрута составляла немногим менее девяти километров. Но идти надо было со всеми вещами, значительную часть которых американцы выдали нам взаймы. Поход этот я вспоминаю с ужасом. Большую часть пути шли по сырой тундре. Мало того, что ноги увязали в мягком грунте чуть ли не по щиколотку, но из земли торчали в беспорядке мокрые валуны самых разных размеров и формы. Местами они располагались так густо, что приходилось то и дело огибать самые высокие по касательной, а по менее крупным – перешагивать с одного на другой, балансируя и поминутно рискуя оступиться. В общем, передвижение чем-то напоминало бег с препятствиями.

К счастью, нам в помощь предоставили несколько солдат, которые несли самую тяжелую поклажу, так что на нашу долю оставались только рюкзаки с личными вещами. С благодарностью вспоминаю одного солдатика, который, заметив, что я много старше прочих участников экспедиции [196], почти все время шел рядом со мной. Когда до места назначения оставалось километра три, поверхность тундры стала более сухой и лишенной торчащих валунов, а впереди уже виднелась избушка для пограничных нарядов, дежурящих на этом берегу острова. Тут у меня появилось второе дыхание, и я пришел к строению первым.

Вдали в море вырисовывался силуэт желанного судна. Нас решили напоить чаем, но молодому солдатику никак не удавалось разжечь паяльную лампу. Мне, хорошо знакомому с этим устройством на многолетнем опыте, пришлось провести мастер-класс, показав ему, как это делается на сильном ветру. Вскоре, однако, настало время двигаться к берегу. Спуск показался мне ненамного более пологим, чем крутизна кошмарного подъема во время высадки на остров. Мой солдатик снова держался неподалеку от меня. Когда до воды оставалось рукой подать, перед нами открылся пологий склон шириной метров тридцать, покрытый, как мне показалось, гладким подтаявшим снегом. Я предложил моему спутнику не обходить его, двигаясь поверху в направлении судна, а просто съехать вниз на пятой точке. Я сел и поехал, неожиданно для себя сразу же набрав непредвиден ную бешеную скорость. Покрытие, как выяснилось, было скорее льдом, чем плотно слежавшимся снегом. Прилетел вниз и резко остановился, упершись с размаху подошвами сапог в валун, лежащий у самой воды. Солдат приземлился рядом и, с тревогой взглянув на меня, спросил, все ли в порядке.

Мы пошли по твердому и ровному, наконец, каменистому пляжу, и минут через тридцать я, сердечно распрощавшись с моим опекуном, был уже на борту судна. В Провидения мы первым делом направились в столовую и, уплетая гречневую кашу с мясом, дивились, насколько эта простая еда ближе нам, чем консервированные американские разносолы.

Остановка в Анадыре . На обратном пути нас снова ожидала пересадка с одного самолета на другой в аэропорту этого города. Мы прибыли туда днем, а вылетать должны были только следующим утром. В зале ожидания я, к своему удивлению, увидел Д. И. Бермана, у которого останавливался с месяц назад в Магадане. Я возвращался домой, а он направлялся на полевые работы на Чукотку. Поговорить было о чем, и мы решили прогуляться в окрестностях аэропорта.

Тут меня ожидал приятный сюрприз. Вокруг строений на свалках мусора в изобилии держались чайки vegae , которых мне так и не удалось толком увидеть ни в Провидения, ни на Большом Диомиде. Птицы прилетали и улетали небольшими группами и то и дело конфликтовали друг с другом. При этом они принимали характерные позы, сопровождаемые интенсивной вокализацией.

Орнитологи, которые занимаются сравнительным анализом сигнального поведения и систематикой чаек, особо важное значение придают акции, именуемой «демонстрация долгий крик» [197]. Считается, что это своего рода этологическая визитная карточка данного вида, четко отличающая его от прочих родственных ему форм. Птица проделывает вполне определенную последовательность телодвижений, и каждое из них сопровождается тем или иным звуком. Все они складываются в сложную, стереотипную каденцию, по характеру которой специалист по чайкам определяет видовую принадлежность исполнителя такого сигнала.

В этом отношении показателен следующий эпизод. Изучая хохотуний, я заметил, что им свойственно во время этой акции поднимать крылья вертикально вверх. Европейские коллеги постоянно спрашивали меня, почему никто из них не видел этого, наблюдая за чайками на Средиземном море. Долгое время считали, что их тоже следует считать хохотуньями, так почему же они лишены этих телодвижений? Ответ пришел позже, когда гентическими методами было установлено, что средиземноморские чайки ( michahelis и atlantis ) не только не принадлежат форме cachinnans (хохотунья), но даже не состоят с ней в близком эволюционном родстве.

«Долгий крик» входит в репертуар поз и звуков, воспроизводимых, в частности, во время конфликтов с участием двух или нескольких птиц. Теперь я оказался свидетелем таких угрожающих демонстраций у чаек формы vegae , то есть поведения, никем ранее не описанного. Как только мне предоставили номер в гостинице, где предстояло провести ночь, я тотчас же достал полевой блокнот и зарисовал по памяти позы чаек, увиденные во время прогулки в окрестностях аэропорта.

Серебристая чайка. Larus argentatus