Евгений Панов - Зоология и моя жизнь в ней

Не помню уже в деталях, как долго мы, при содействии здешних зоологов (Юрия Константиновича Горелова, Владимира Яковлевича Фета и Алика Атамурадова [158]), преодолевали на разных машинах, с многочисленными остановками и пересадками эти 120 километров. Наконец, 26 марта достигли цели столь утомительного путешествия – кордона Акар-Чешме. Внутри ограды, сложенной из небольших камней, располагались три строения. В двух домах жили лесники с большими семьями, множеством скота и несколькими огромными туркменскими овчарками алабаями. Нас с Мишей посели в третий, сильно запущенный, без всякой мебели и, на первый взгляд, никак не приспособленный для жилья. Разыскали на участке попорченный лист ДСП (целого не нашлось), положили его на выброшенный кем-то большой таз – вот и готов обеденный стол. Разложили вдоль стен спальные мешки и устроились надолго жить с комфортом.

А что же каменки? Из литературы мне было известно, что Бадхыз лежит в ареале белобрюхой разновидности черной каменки – той самой, с которой я был хорошо знаком еще по самой первой поезде в Копетдаг. Теперь я планировал взяться вплотную за изучение поведения этих птиц, используя ту же методику, которую отработал на своем модельном виде – каменке черношейной (глава 3) и которая позволяла применять к увиденному количественный подход. Каждый самец, учтенный во время экскурсий, получал собственный индивидуальный номер, и все происходившее на территориях двух из них, живших наиболее близко к нашей базе, я тщательно фиксировал, изо дня в день наговаривая наблюдения на диктофон.

В один из первых дней неподалеку от кордона я обнаружил черного самца, которому, казалось бы, здесь не место. Правда, на пятый день его на участке не оказалось, а еще через четыре дня место было занято типичным для здешних мест белобрюхим самцом. Этот эпизод не сильно удивил меня, поскольку до Ширабада, где самцы черной разновидности были вполне обычны, отсюда было всего лишь около 150 км. А спустя 19 дней после приезда я нашел в одном из ущелий самца, явно промежуточного по окраске между местными белобрюхими черными каменками и белоголовыми, обитающими в изобилии к востоку, в тех же окрестностях Термеза. Эти два наблюдения лишь подтвердили мои предположения о том, что особи из разных частей ареала, занятых каждой из разновидностей, могут во время весенних миграций оказываться «не на своем месте» и скрещиваться здесь с аборигенами, производя гибридное потомство.

На следующий год, почти за 40 дней изысканий в окрестностях того же кордона Акар-Чешме я наблюдал уже четырех самцов с белыми отметинами разной величины и формы на угольно черном оперении головы. У некоторых из них эти отметины были выражены очень отчетливо, у других – едва заметны при наблюдении в 12-кратный бинокль. Тогда я заподозрил, что подобные следы гибридного происхождения особей могут быть, в принципе, столь незначительными по площади, что их можно обнаружить лишь держа птицу в руках. Стрелять каменок очень не хотелось, и выход был один – ловить всех подряд, тщательно рассматривать и фотографировать.

Но осуществить этот замысел, проводя наблюдения в Бадхызе и в других точках ареала черных каменок, пришлось позже. И длилась эта работа еще на протяжении нескольких десятков лет, о чем речь пойдет ниже. А во время первого моего посещения Бадхызского заповедника обнаружилось так много интересного для зоолога, что то и дело приходилось отвлекаться от наблюдений за каменками. Прежде всего, в долинке пересохшей речушки, буквально в полукилометре от нашего жилища, готовилась к выведению потомства пара пустынных сорокопутов, которых я увидел впервые. Ими уже серьезно заинтересовался Володя Иваницкий, приехавший в заповедник еще до нашего появления здесь. Так что мы взялись за изучение этих птиц на пару. Дальше – больше. Начали систематические наблюдения за размещением в окрестностях кордона гнездовых участков этих сорокопутов и трех других их видов – чернолобого, а также жуланов туркестанского и индийского. Последний был доступен для изучения в пределах тогдашнего СССР как раз исключительно в фисташковых саваннах хребта Гезь-Гедык, куда он заходил краем его ареал, локализованный большей своей частью в Афганистане, Пакистане и северо-западной Индии.

В середине апреля из своих зимних убежищ вышли степные черепахи. Они попадались нам буквально на каждом шагу. Обычное зрелище – вереница из нескольких этих созданий. Впереди движется крупная самка, сопровождаемая двумя, а то и тремя-четырьмя самцами в полтора раза меньшими по размерам, чем она. То из одного, то из другого места слышны серии звонких ударов – это дерутся самцы, с силой сталкиваясь панцирями. Черепахами основательно увлекся Миша. Да и грех было оставить без внимания такой зоологический материал, который буквально сам шел в руки. Так что мы стали метить животных, нанося на карапакс [159]красной масляной краской цифры такой величины, чтобы их можно было прочесть издалека в бинокль. О том, что нам удалось узнать в результате о тайнах жизни этих странных существ, я расскажу в следующей главе.

Немного о других поездках в Бадхыз

Здесь я отвлекусь ненадолго от темы гибридизации черных каменок, чтобы вспомнить несколько забавных эпизодов, сопровождавших наши научные изыскания. Как уже было сказано, изучение этих пернатых, а также сорокопутов и черепах мы продолжили и на следующий год. На этот раз компанию нам составили Миша Рыбаков и Валерий Ахнин из киностудии «Экран». Это было наше первое знакомство с ними [160]. Миша Галиченко, принципом которого было работать с хорошо знакомыми людьми, со «своими», как он выражался, принял соседство пришельцев из чуждого нам мира кино и телевидения очень настороженно. Вечер знакомства прошел на кордоне, спартанскую обстановку которого я описал выше. А наутро решили, что наш отряд из четырех человек (Лариса и Галя Костина помимо нас с Галиченко) будет переселяться на природу, освободив помещение для гостей.

Перед этой поездкой удалось прибрести большую импортную палатку, которая устанавливалась на каркасе из металлических трубок. Их было великое множество – каждую секцию каркаса следовало собрать из нескольких, вставляя их концами одну в другую. Всё это было для нас в новинку, поскольку до этого жили в поле неизменно в простых брезентовых палатках, натягиваемых с помощью палок и веревок.

Для лагеря мы выбрали живописную долинку, которая хорошо просматривалась с гребней ограничивающих ее цепочек холмов. И вот мы вдвоем с Галиченко приволокли туда тяжеленный футляр с палаткой, высыпали на траву все его разнообразное содержимое и начали прикидывать, как же со всем этим справиться. Сначала не всё шло гладко, и Миша непрерывно тревожно поглядывал вверх, опасаясь, что наши несуразные действия могут с гребня холма увидеть городские фраера (как он первоначально воспринял киношников). При этом он то и дело повторял с разными вариациями: «И вот они увидят, как два опытных полевика не в состоянии поставить палатку, в которой можно было бы открыть публичный дом!»