Александр Рыбин - Современный кочевник (дневник на Дороге)

К началу 80-ых годов Кадыкчан стал богатым и процветающим поселком. Он полностью обеспечивал углем Аркагалинскую ТЭЦ - она вырабатывала 2\3 электроэнергии Магаданской области. Зеков в поселке не осталось. Он так процветал, что ароматы его цветения привлекали тысячи новых жителей со всей Советской империи. Нормативы по добыче угля выполнялись и перевыполнялись. Высокие зарплаты и первоклассное продуктовое обеспечение. Поселок стал превращаться в город. Строились панельные многоэтажные жилые дома, новые кирпичные больницы, школы, гастроном. Появлялся жирок совсем не первостепенной инфраструктуры: кинотеатр, парикмахерские, ателье, тот же спорткомплекс с бассейном.

Начало 90-ых принесло первые проблемы. В частности, перебои с транспортом, на котором вывозили уголь, задержки зарплаты, ассортимент продуктов оскудел. В 96-ом на шахте, градообразующем предприятии, произошел взрыв. 6 человек погибли, сама шахта была серьезно повреждена. Денег на ее реконструкцию не было. Точнее правительство не хотело выделять деньги на реконструкцию. Оно решило, что рентабельнее расселить Кадыкчан. В 97-ом расселение началось. К 2003-ему там официально не осталось ни одного жителя. Кадыкчан стал городом-призраком.

Я дошел от автотрассы "Колыма" до Кадыкчана по дороге без единого следа асфальта, хотя когда-то она была полностью асфальтирована. Возле трассы оставил попутчицу и рюкзак. Попутчица испугалась идти в заброшенный город. Она не сказала, но я понял. Для меня даже лучше, что один - острее восприятие. Наедине с мимикрирующим в природу созданием рук человеческих.

Грандиозным созданием. Почти на полтора десятка тысяч жителей. Причем, планировка тех же панельных жилых домов по меркам начала 2010-ых вполне современная.

Дурманящая пустота обезлюдевшего города. Вот он - призрак. Очертания и объемы видимы, но ткнешь пальцем или словом, и пройдут насквозь. Дверь в квартиру. Самая обычная - обита коричневым дерматином, "глазок", замок. Дернул за ручку, дверь легко открылась. В прихожей, в комнатах разбросаны запыленные вещи. Шкафы с потускневшей посудой. Сползшие со стен обои шуршали, как осенние листья, на сквозняках. Плакаты модного в 90-ых "Наутилуса Помпилиуса". Календарь за 1997-ой год приклеен на стенку шкафа. Я переходил из одной квартиры в другую. Из одной заброшенной жизни в другую.

Археологи ковыряются в далеких, мало понятных следах человечества. Среди руин скифского городища или греческого полиса им не получить ощущения, которые возможны при исследовании современного города-призрака. Я копался в близких и отлично понятных мне следах человечества. Разглядывал картинки из детства, предметы. Моя собственная история, но совершенно стерилизованная от человеческой жизни. Ни запахов, ни голосов, ни отпечатков пальцев, ни остывающих недавних движений - типа примятой после сидения постели или наполняющегося сливного бачка в туалете. В то же время ощущение: кто-то должен войти, появится, включить ту электроплиту или этот телевизор, обругать меня за то, что бес спроса вошел в чужую квартиру. От мертвенности собственной истории, пожалуй, и было страшно. Не от того, что вдруг увижу привидение или разложившийся труп, но от мертвенности своей собственной истории. Маняще страшно. Я гулял по городу несколько часов. Боясь его и не имея воли от него оторваться.

Крикнул. Эхо прыгало от здания к зданию - то приближаясь, то удаляясь - с полминуты. Кричал снова и снова. И гонялся за эхом. Заскакивал в здания через разбитые окна или распахивал двери ударом ноги - на севере, из-за обильных снегопадов, уличные двери открываются не наружу, а внутрь.

На центральной площади истлевающий бюст Ленина. Уродливые провалы на лице, трещины. Рядом кинотеатр с афишей: "Смотрите сегодня" и ниже несколько букв, оставшихся от названия последнего киносеанса.

Забирался на крыши. Бетонную глыбу города, пробитую и сглаженную уже наступающей природой, окружали деревянные нашлепки дач и гаражей. К северо-востоку внушительная печать той самой угольной шахты. Через несколько веков, когда сгорят или сгниют все бумажные архивы, а вирусы сожрут компьютерные базы данных, исследователи будут гадать: почему люди покинули Кадыкчан. Город, где нет следов войны и природных катаклизмов. Где имелась в наличии вся необходимая для жизни инфраструктура. Вот о чем я думал, стоя на одной из крыш. Солнце, заходившее за круглые сопки, удлиняло тени. Я стоял на краю крыши, а до другого края дотягивалась моя тень.

Трава и кустарники прорастали на крышах и карнизах. Расширяли трещины зданий. На нижних этажах домов шмыгали евражки, осторожно выглядывали из-за укрытий. На чердаках, где провалилась крыша, и на лоджиях птичьи гнезда. И птицы тревожно кричали, если подходил к их гнездам слишком близко. Некоторые дачи, сараи и гаражи скособочились, погружаясь в заболоченную почву. Чтобы построить город в свое время часть болот в Долине Смерти засыпали. Насыпь, не подновляемая, на сколько-то десятков сантиметров в год уходила вниз. Знающие люди, позже, в Магадане, рассказывали мне, что лет через 10 весь Кадыкчан будет заболочен.

Я с попутчицей ночевал в палатке. Возле трассы. В двух километрах от Кадыкчана. Он стоял в бледном полуночном свете Полярного дня. Без единого горящего окна, без единого звука человеческой жизни. Разлагался на мрачные мифы о городе-призраке.

Третий день я "вписываю" еще и датчанина Йонаса. Москвича Диму, уйгура Анвара, теперь еще и Йонаса. Он попросил "вписку" через couchsurfing. На четыре дня. Прилетел из Кабула.

Послезавтра Йонас поедет на Памир.

Через три дня мы, я, Дима и Анвар, поедем в Афганистан.

Взбиваем вечер анашой и разведенным медицинским спиртом. Уйгур не пьет, только курит. Говорит, что он мусульманин, пить алкоголь ему религия запрещает.

Йонас пробыл в Афгане полторы недели. Въехал из Узбекистана. В Мазари-Шарифе, говорит, не осталось иностранцев. Гражданских, работающих по контрактам с местными и международными организациями. Эвакуировали после разгрома представительства ООН. Датчанин гулял по Мазару в афганской одежде и черных очках. Маскировался. Ночевал в гостинице "Барат" - самой дорогой в городе, платил по 2000 афгани, почти 50 долларов, в сутки. Зато отличная охрана. Меня в "Барат" принудили поселиться мазари-шарифские чекисты, задержав в доме у одного из гостеприимных афганцев. Мой номер выходил окнами на голубые и зеленые ночные огни мечети-мазара - единственного здания, освещавшегося по ночам.

Йонас не поехал в Кабул на автобусе. Напугали рассказами, что по дороге в Кабул полно талибов. Они проверяют почти весь проезжающий транспорт. Особенно их много в районе города Пули-Хумри. Наслушавшись местных, Йонас полетел в Кабул на самолете. "Kamair" - одна из двух афганских гражданских авиакомпаний. Ей запрещены перелеты над территорией Евросоюза.