Александр Рыбин - Современный кочевник (дневник на Дороге)

А вокруг планетария палая листва платанов. Между листвой и звездами - Калемегдан. Залит сиропом света, подсвечен с размахом, главный памятник страны все-таки. Он будто парит.

Сел на трамвай и поехал. Не зная маршрута. Нынче я защищен от контролеров билетом. Пару раз нарывался на контролеров. Они заходят в автобус-троллейбус-трамвай, одеты неприметно - "как все". Достают из внутренних карманов удостоверения и просят предъявить билет. Главное - чтобы билет был пробит, проштампован в компостере. Контролеры его не рвут. С одним билетом можно кататься бесконечно.

Пересаживаюсь во встречный трамвай. Выхожу где-то снова в центре. На стене надпись: "Sloboda anarhistama". Слово "sloboda" зачеркнуто. Подписано "курац". Настенная борьба националистов и анархистов. Анархистам ближе европейские идеи, идеи европейских "новых левых". Поэтому у них латиница. А националисты - славянофилы. У них исключительно кириллица, показательно кириллица.

... ты будешь ласкать меня, словно бога, - снизу вверх... я буду держать небо, как потолок, на поднятых руках. Ты схватишь мою отвердевшую, окаменевшую, налившуюся мраморным соком плоть... схватишь руками и губами. И будешь раскачиваться на окаменевшей плоти. Как на качелях. Уже держась только губами. Пока небо-потолок не посыплется между моих рук. В крошках и пыли стратосферы мы будем засыпать. Когда ты вернешься. Если ты вернешься. Похотливая девочка. Моя...

Такие у меня фантазии по утрам.

Греки конвейерными движениями проглатывают завтрак. Складывают грязную посуду на поднос. Заматываются в теплые кофты и куртки - они эту сухую и теплую осень считают зимой - и уходят. На работу. Оставшись один, бегу в ближайший магазин. Покупаю маленькую колбаску. Нет, редактор до сих пор не прислал денег. Это ты прислала мне немного. "Чтобы не голодал" - ты объяснила. Нарезаю колбаску в картофельное пюре. Добавляю свежего лука. Плюс хлеб и чай. Нормальная еда. Без всяких балканских и вегетарианских загонов.

Суббота. На философский идти бессмысленно. Редактора в скайпе не будет. Пойду на Еврейское гробле, кладбище. Оно напротив Нового гробля. На улице Рузвельтова.

Да, и меня немного подташнивает. Это, уверен, после колбасы. Последствия длительного вегетарианского питания.

Читал тут интервью в интернете. Вершителей русскоязычной альтернативной литературы. Издателей из "АD". Они говорят о застое и коммерциализации современной русской литературы. Альтернативной ее части. Которая в начале 2000-ых (хотя модно говорить "в начале нулевых") многообещающе набухала. А к концу десятилетия, если проводить аналогию с пенисом - еще не истаяли утренние фантазии, - набухшая литературная плоть внезапно опала. Удовольствия и экстаза нет. Читатель сидит перед этой опавшей... надеется, что еще что-нибудь получится. И издатели "АD" надеются. Ждут из молодого поколения, моего и твоего, нового и мощного. Как Пелевин и Сорокин, к примеру, в 90-ых. Вернее, круче, чем они. Разумеется, круче. Чтобы люди снова обсуждали на улицах книги. Чтобы появились тысячи поклонников и подражателей. Хотя нет, поклонников пусть будут миллионы - страна-то, слава Богу, пока еще велика. Чтобы газеты и журналы, захлебываясь слюнями, цитировали. Не пережевывали с обреченным видом коров - как это происходит сейчас с... с ну-типа-литературной-плотью. Которая опала. Висит, как свисает у всех античных скульптур. Ее цитируют вынужденно. Потому что ничего другого больше нет. Цитаты по нужде. Ребята из поколения перед нами - им сейчас 40 или около того. Из писателей. Им все дали. От них ожидали. Опьянения и головокружения. А они нынче сидят деловые, толстеют. Обсуждают размеры гонораров. Друг к другу на рюмочку и чашечку заходят. Выступают на семинарах и с лекциями. В телевизорах и радиоприемниках высказывают свое авторитетное мнение.

Николай Гумелев путешествовал по Африке, чтобы увидеть еще не написанные строки. Достоевский - сидел в тюрьме, благодаря ей и не состоявшемуся расстрелу, у него получился "Идиот". Проханов из одного военного конфликта перемещался в другой. Через этих писателей проходил ток жизни. В нашем поколении ток проходит через таких, как ты и я. (Сейчас бы нам взяться за руки. Встать на краю обрыва, лицом к рыжему закату. И я бы говорил монолог про ток жизни. Отличная картинка для фильма о нашем поколении). Мы путешествуем через разные миры, войны, культурные ландшафты... далее по списку. Мы глобализируем мир. То, к чему он собственно логически стремится. Но не как транснациональные корпорации - они через бабло, фьючерсы, прочую экономику, поэтому получается уродство. Мы - через людей. Мы делимся своими культурой и опытом, принимаем или отвергаем чужие - но не из корыстных побуждений. Мы - современные кочевники. Срез поколения. У нас дома в любой точке планеты. В любом языке. Нам есть, что сказать. И рассказать.

Думаю я по дороге от "Крша" до кладбища.

Хочу пройти мимо Собора Святого Савы. Парк перед Собором и сам Собор в окружении жандармерии - сербский аналог ОМОНа. Первый раз подобное вижу в Белграде. Это в Москве нормальное явление - обилие ментов. Во всех видах. И, как правило, вооруженных. Столько же, сколько в Москве, я видел вооруженных ментов только в Кабуле. В городе, где война идет 20 лет. В Белграде же сами по себе менты, "пандори" на сербском сленге, явление редкое. А вокруг Савы они стоят облаченные в щитки, каски и с пластиковыми прозрачными щитами. На тротуарах их автомобили и автобусы. Окна в решетках. Меня мимо Савы не пропускают. На мне камуфляжная куртка, вокруг шеи "арафатка". Говорят, чтобы обходил. Других пропускают. Женщин, детей, старичков. Значит, будет гужва, буча оппозиционная. 100 %. Если не пускают такого, как я. Националистическая, скорее всего, раз возле самого большого православного храма в городе. Нахожу пустую лавку недалеко от оцепления и надеюсь, что будет интересно. К Собору пропускают модно одетых мальчиков и девочек. Правильно, модные мальчики и девочки меньше всего интересуются политикой. Не модно. Тем более, оппозиционной. Полчаса жандармы стоят, крепко вцепившись в щиты. Потом начинают расползаться по лавкам. Закуривают, возятся с мобильными. Двое, скинув амуницию в автобус, уходят в супермаркет. Уже ничего не будет. И не знаю, у кого бы спросить, что намечалось. Обычно всякая политическая акция в Белграде анонсируется расклеенными листовками.

На кладбище уже идти не интересно.

Выхожу к квартальчику возле Бранкова моста. Где дышит начало 20-ого века. Где улица Фрушкагорска. Оказывается, он называется "Косанчичев венац". Он в любом путеводителе упомянут. Мы с тобой пытались его найти. Нам его советовали посетить. Выходной и вечереет - в квартальчике полно туристов. С фотоаппаратами и неуместными здесь лицами.