Александр Рыбин - Современный кочевник (дневник на Дороге)

Маглич, монастырь Ресава, кладбище возле Петровой церкви, кладбище с огромными белесыми каменными крестами. Места из нашей Сербии. Больше всего мне запомнившиеся.

Возле Петровой церкви, в жару, стучали кузнечики, мы сидели в тени крестов. Под крестами, они походили на трилистники клевера-мутанта, переростка, под ними лежали покойники 19-ого века. Стучали кузнечики и жесткая сухая трава. Мы сидели, скинув сандалии. Облокотившись на горячие кресты.

Тыкаю наугад в карту Сербии. Попадаю в нас с тобой. Меня спрашивают про некое место в Сербии: "Ты там был?" Отвечаю: "Мы там..."

Вечером стою на стене Калемегдана. Смотрю на Новый Белград. На Саву. В Новом Белграде горит синим надпись "Газпром". Под стеной крепости заправка "Лукойл". Через Саву Бранков мост - его построили по проекту русского архитектора, эмигранта Краснова. "Рус, рус" - безошибочно определяют меня местные, если заговариваю с ними. "Добро причеш на српском", - говорят они мне. Причу далее. Их интересует очень, как живется в России. Меня уже ничего не интересует в их стране. Мы знаем о ней все.

Днем в Пионерском парке. Напротив Скупштины. Играют дети. Из детского сада, видимо. Две воспитательницы. Скупштина - даже не просто парламент Сербии, это символ государственной власти здесь. Вроде Кремля в России. Напротив Кремля в Москве немыслимы играющие с палой листвой дети. Группа из детского сада. Там тявкают ОМОНовцы и сотрудники Федеральной службы охраны.

Сербы спрашивают меня: "При Путине хорошо живется?" - "Хватает проблем. Проамериканский он. Только демагогия его пророссийская".

Иду по улице Кральицы Натальи. Мимо "Русского Дома". Вывалились на парадную лестницу сотрудники. Толстые чиновничьи хари. Ими переполнены российские администрации и министерства. От них выгнивают администрации и министерства. Боже, спаси Сербию от российских чиновников! И от Путина!

Мне очень нравится дом на углу улиц Гаврила Принципа и Балканской. На Принципа еще тот странный дом, переходы между этажами в котором идут через балконы. Мы гонялись в том доме за кошками. На балконах висело белье и стояли в кадках цветы. "Мой" дом двухэтажен. В красной черепичной крыше и обшарпанных стенах. Грубых очертаний балкончик. На первом этаже магазин кожаных изделий. Вывеска набрана "советским", времен титовской Югославии, шрифтом. Деревянные, видно, что тех же времен Тито, рамы и дверь. Окна на втором этаже закрыты ставнями. Подобных домиков полно по Белграду. Но "мой" стоит на пересечении неровных линий. От его угла вверх поднимается Балканская, в одну сторону, в другую - идет ровно. Широким полукругом от него заворачивает улица Принципа. Улица Адмирала Гепрата отсюда уходит вверх. Наконец улица Милована Миловановича уходит вниз. Над "моим" домом не свисают провода и не торчат небоскребы. Которые обычно портят любой архитектурный изыск в любом современном городе.

Иду по улице Теразие. Мимо гостиницы "Москва". Сверну влево - к "Зеленому венацу", дальше Бранков мост и за ним Новый Белград. Сверну направо - к площади Николая Пашича. Прямо - к Князя Михаила.

В Белграде мне не хватает приятелей, какие у нас были в Вршаце. Чосич, толстяк-добряк в невероятных головных уборах, историк-археолог. Марио - тихий художник и учитель в сельской школе. Желько Донович - писатель-алкоголик. В "Крше" занудные панки-антифашисты. Выловить в двухмиллионном городе людей мне интересных не удается. Поэтому опять иду на кладбище. На Нову гроблю. От гостиницы "Москва" нужно завернуть к площади Николая Пашича, оттуда выйти на бульвар Короля Александра. Свернуть с бульвара перед памятником Вуку Караджичу на улицу Рузвельтову.

У тебя есть одно, как минимум, несомненное преимущество перед моими предыдущими женщинами. Ты не жадна до денег. Меня бесило, что они постоянно пытаются решать, когда и как мне тратить деньги. Кому и сколько я могу или не могу дать в долг. Они считали деньги. И считали это очень важным в наших отношениях. Это бесило. Человека, мечтающего о коммунистическом обществе.

Нарезаю сложные геометрические фигуры по Белграду.

Местные бомжи опрятны. Интеллигентного вида. Лишь грязные сумки и их копание в помойках выдает их.

Цыгане с телегами, забитыми разным, в основном, бумажным хламом. Катят свои телеги в направлении Ромивиля, Картон-града. Там в домиках из картона, фанеры, из мусора живут цыгане. С тобой мы ходили по их городку. По улицам, застеленным грязными коврами. Где чумазые дети играют с поломанными игрушками. Пили кофе с цыганом Лазарем. Мусульманином. Беженцем с Косово. Мужем двух жен. У него магазинчик в Картон-граде. Собранный из мусора. Витрины - скрепленные липкой лентой осколки стекла. За витриной пиво, сигареты и чипсы. И пришел очередной цыган с телегой. В телеге деревянный мусор. Подросток выбрал из мусора микрофон с оборванными проводами. Пел в микрофон. Изображал певца. И крутил бляху на своем ремне, она мигала синими огоньками.

Старый Савкий мост. Металлический, узкий. Единственный мост в Белграде, по которому ходят трамваи. Они идут с утробным гулом, глухим, мост вибрирует. Испарения от Савы-реки ретушируют вечер.

Еще одна архитектурная картинка мне нравится в Белграде. На площади Славии, "на трге Славија". На фоне стеклянного делового центра типичная австро-венгерская "зграда". Из ассиметричных углов. Разноцветная, серо-красная из-за осыпающейся штукатурки. Детский кирпичный кораблик на стеклянном пруду. Встреча старого города и глобализации.

Павич, великий Милорад Павич похоронен под безликой плитой. Плитой черного мрамора. В одной из могил-сот, куда складывают в начале 21-ого века тела знаменитых белградцев. Аллея известных горожан на Нови гробле. Аллея могил-сот. Через вечернее небо пролетают с криком вороны. На плите Павича желтые липовые листья. На Новом гробле нет платанов и каштанов. Только липы.

На соседних могилах горят свечи, желтые трепыхающиеся огоньки, лежат, увядают цветы. Могила Павича лишена внимания. В вазе возле мраморной плиты только грязная вода. Даже дат жизни нет. Из сербской культуры за весь 20-ый век выросли только два великих писателя. В мировых масштабах великих. Один из них - по имени Милорад. Но его книги с большим трудом можно найти в местных "книжарах". Хотя тот же Андрич в витрине почти каждой "книжары". Павич почему-то отторгается Сербией, сербами. Сижу перед его черной мраморной плитой. Небо быстро темнеет. Ярче разгорается белый, значит, завтра будет холодно, серп Луны.

Книги Павича для меня открыла девушка азиатских кровей. И это твоя заслуга, что я перестал болезненно мучиться ее образами. Почти перестал. Видя похожих на нее, впадать в тоску. В отчаяние, что прошлого никогда не вернуть. Ее образы, запахи долго мучили меня. Ты не заменила ее. Но благодаря тебе, она удалилась на расстояние почти равнодушного отношения. Почти ненужности в моем настоящем. У тех, кто между ней и тобой, этого не получалось.