Александр Донских - Яблоневый сад [litres]

Какая почтительность со стороны властей к труду рядового – подчёркиваем, именно рядового – учителя! Сколько тактичности, душевности, в сущности, в рядовой , обычной для тех пор чиновничьей бумаге! А сколь часто и вовремя ли вспоминаем мы, ныне живущие, о нравственной обязанности ?

Прочитываешь сии ветхие документы канувшей в Лету эпохи, и, знаете, становится безотчётно грустно, очень грустно.

Один молодой человек, горожанин, много лет ходил в тайгу. Он любовался росным, туманным восходом солнца над гольцами; он пытливо заглядывал в чёрную бурлящую пасть ущелья, и его сердце застывало от восхищения и страха; он выслеживал одинокого божка сибирских лесов – сохатого, легко и величаво несущего тучу своих рогов, – и очарованно жил до другой встречи; он дышал сладковатой прелью косматых ведьмовских болот, утробно и загадочно урчащих, разводил возле них или ручьёв ночные костры и слушал, подрёмывая или пошвыркивая горячим травным чаем, страшные, лукавые и всегда неторопливые россказни охотных мужиков; он выходил из чащобника на берег Байкала и ухом и сердцем слушал плескучий говорок водяного великана, лизавшего его лицо своими холодными языками ветров.

С годами молодой человек с грустью понял, что не все способны любоваться деревом или волной, камнем или зверем, что много рядом с ним таких – обиженных ли, обделённых ли, злосчастных ли, – для которых любование – смешное, пустое занятие, а свою жизнь они обустроили так: отнял у леса, у озера – у природы, ещё раз хапнул, потом – ещё и ещё, а отдавать, а восстанавливать, а поправлять, а извиняться – какие сантименты! Шёл к ним молодой человек с проповедью сердца – не понимали, притворялись, усмехались и даже ругались. Пришёл он к детям – они хотели понять его, и он остался с ними. Сейчас он уже немолодой, но молоды его дела и шаги. Он – Наумов Валерий Михайлович. Вы о нём слышали? Слышали, слышали, хотя бы немножко!

Он ведёт детей в природу. Не просто в лес или к озеру, в горы или к реке. Он сначала направляет юные сердца к духовному сожительству с деревом, скалой, небом, волной, муравьём, закатом и восходом. Но ребёнок не до конца поймёт вас, если вы будете его только призывать или заставлять: люби-де природу, береги её. Истинная на всю жизнь спайка непременно образуется в поступке. От любования – к поступку, от поступка – к любованию.

Зачастую Валерий Михайлович начинает с ребятами так:

– Давайте-ка поможем, – говорит он, – речке.

И они очищают берега Ушаковки или Иркута от хлама человеческой мерзости. Это традиционное дело в наумовских отрядах юных экологов.

Но всю нашу обиженную, загаженную землю детскими руками не вычистишь. Страна живёт по несовершенным экологическим законам, по нередко, увы, дурацким – или дураков? – распоряжениям. Убиваем лес, воздух, себя. Придумываем одну отраву изощрённее другой, ввинчиваем в нежное тело небес высокие железобетонные трубы заводов. Если раньше особо настойчивых, несговорчивых природозащитников могли запихнуть в психиатрическую клинику, то теперь демократично и даже почти что культурно поступают, по принципу: а Васька слушает, да сметану ест.

Как быть?

Честный, порядочный человек знает – всё равно нужно выбрасывать на ветры жизни флаги действия. Например, поступать так, как в отрядах Наумова: на опушке леса за Иркутском его дети как-то обнаружили незаконную свалку. По бумажкам из кучи выяснили – с такого-то завода мусор. Что, опять самим убирать? Нетушки! Давайте-ка взрослых повоспитываем!

Звонят на завод директору: так и так, что же, уважаемый, загаживаете лес? Возмущается директор: зачем наговариваете? Быть такого не может! Отстаньте! Не отстают: приезжайте, взгляните на вещественные доказательства.

Один день, два прошло – и, как говорится, ухом не ведёт благочестивый директор. Звонят ему: так и так, дяденька, составили на вас экспертное заключение за подписью многих свидетелей – в административную комиссию города. Прилетает, голубчик. Извиняется, уговаривает. Что ж, даём два дня!

Приходят на третий – чисто. Даже чужой мусор убрал.

Как нам порой не хватает поддерживаемого разумными федеральными и региональными законами жёсткого обращения со всей этой бессовестностью!

Наумов понимает, что сожительство с миром природы человеку не пойдёт на пользу, если мы не будем знать, понимать, чувствовать её законы. Природа – капризный для человека сожитель. В наумовских отрядах основательно изучают биологию, химию, географию. Воспитанники корпят над маленькими самостоятельными научными исследованиями – думают, размышляют, как восстанавливать леса, очищать водоёмы, тушить таёжные пожары.

Подготовленные, изучившие природные явления в делах, с рюкзаками на плечах, и по книгам в библиотеках и дома, дети составляют экологические паспорта местностей и идут с ними к чиновным людям: вот здесь, говорят они, чтобы не пересыхала река, нужно срочно сделать то-то и то-то, вот эти болота ни в коем разе нельзя осушать, на таком-то массиве лучше прекратить вырубку леса, а вот там – можно. С научными выкладками, с экспериментальными выводами доказывают современные пионеры природы. Их слушают – серьёзные ребята! Правда, выполнять советы не спешат, но – спасибо, что хотя бы слушают, не запугивают, бровями сердито не двигают.

Вот так по многу лет ходят дети по хитро и умно сконструированной спирали наумовской педагогики, в которой отправная точка – любование, потом – поступок, за ним – научный поиск и проектирование и снова, снова – любование.

А может, это уже не просто педагогика, а какая-то личностная эволюционная спираль, по которой дети поднимаются всё выше и выше в духовном, физическом, умственном развитии?

Учитель часто улыбается, но уставшие глаза выдают, что редко ему весело. И невольно подумаешь: какая же непонятная штука человеческое счастье! Наумов разгадывает её с детьми в тайге, у берега холодного прекрасного озера, на круто берущих ввысь сопках, – удач вам, идущие впереди нас!

Нерадостный этой осенью собрал я урожай картошки. Посеял ядрёно-жёлтую, как яблоки, немецких кровей адретту. Тепло и влажно лежалось ей в земле – благодатное выдалось лето, с дождями и солнцем. Садил на новой земле, которой недавно владею. Но совсем-то я оказался незадачливым хозяином. Сначала земля показалась мне хорошей, а когда выкопал картошку, понял – хуже посадочной землицы и не сыщешь: чёрно-шоколадная обманка – глина. По своей неопытности принял я её почитай за чернозём. Картошка уродилась шишкастая, корявая, мелкая. Не узнать красавицу-немочку адретту. Видимо, картошка толком и не росла, не развивалась, а изо всех сил боролась за жизнь, как бы выискивая поблизости мягкие, песчаные лазейки. Повело её вкось и вкривь.