Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

* * *

Здесь оказывались мы в совершенно ином мире, отличном от мира глухих, душных, мрачных с висящими над головой скальными глыбами подземелий сооружающегося невидимого города. Под ярким чистым небом, под которым в сверкающей как турецкий ятаган гигантской петле Самарской луки чуть выше города шла подготовка возведения гигантской, самой крупной в стране плотины Куйбышевской ГЭС. Под прикрытием которой вот уже с десяток лет строится новая подземная столица Державы, где при обострении международной обстановки или, при срочной необходимости ТАКОВУЮ ОБОСТРИТЬ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ ВОЙНОЙ, развернутся запасные командные пункты Ставки Верховного главнокомандования, Генерального штаба и стратегические узлы связи.

Ставка товарища Сталина.

Пока же мы — в «зоне особого порядка» строительных площадок и производств Воронежского авиационного завода №18 — гигантского образования, одного из полусотни крупнейших военно–промышленных комплексов эвакуированных в это «срединное оцепление» БЕЗЫМЯНСТРОЯ УОС НКВД СССР из западных областей.

Хозяином авиазавода и его стройуправлений был Мордехай Борухович Шенкман, прозванный из–за короткой ноги «Хромым Бесом».

«Хромой бес» — Шенкман человеком был неординарным. Известный авиастроитель, крупнейший организатор производства, красивый как идущий в атаку демон и такой же как демон отважный — дважды, — в пики политических репрессий в 1937 в Воронеже и в 1941 в Куйбышеве, — потребовал и отобрал у Сталина немыслимый приказ: Чтоб духа НКВД не оставалось на его заводах!

В трагически начавшейся войне он совершил немыслимое: в студеную осень эвакуационного содома, на пустом месте, он организовал производство, собрал, вывел на взлетную полосу и 10–го декабря 1941 года поднял в воздух первый — из сотен последующих — уникальный и не превозойдённый никем более самолет–штурмовик «ИЛ-2». Возобновил прерванный поражением 22 июня 1941 года выпуск этих самолётов, ставших грозой и несчастьем немцев.

Как он сумел такое сделать? И какой ценою?

Беспримерной концентрацией мускульных сил, которых на первом этапе работ было в избытке, и немыслимым маневром ресурсов, которых — кроме людских — еще не существовало. А вот «какой ценой»? Ценой жизни сотен тысяч заключенных, — рабов, строивших заводы. И ценою десятков тысяч жизней малолеток–фезеушников, — «вольнонаемных», работавших на станках и собиравших оборудование. Ценою жизни детей, якобы во имя жизни которых, собранные им штурмовики косили фашистских захватчиков… Где уж тут самому Кафке с его абсурдами и кошмарами… А началось с известного призыва: «Все для фронта! Все для победы!» Потому за два месяца до взлёта первого штурмовика Шенкман своим приказом ввёл новый стимул самоотверженного труда заключённых во имя победы — «Закон ночной пайки». Этим актом он посрамил даже убийственное распоряжение заместителя начальника ГУЛАГа Марка Осиповича Брановера «О нормах питания в ОСОБСТР0ЯХ», снявшее «проблему сытости» зэков. Хотя даже голодные нормы «рационального питания» с июня 1941 года стали квалифицироваться «преступным попустительством врагам народа — активным пособникам и союзникам немецко–фашистских захватчиков». Иначе говоря, всем миллионам заключенных, осуждённых судами или особыми совещаниями по всем пунктам статьи «58» Уголовного кодекса РСФСР.

Правда, давний — с 1920 года — и давно «исполненный» предшественник Брановера Залман Борухович Кацнельсон, — тогда начальник особого отдела охраны северных границ, он же председатель тройки того же отдела /вынесший за полтора года — с марта 1921 – 25440 смертных приговоров/, он же хозяин первых в пост Октябрьской России, созданных тогда же на Севере концлагерей Холмогор, Архангельска, Пертоминска, Плясецка, Ельнинска и т. д., — решал вопросы сытости просто. «Учитывая неотвратимость кары всей, без исключения, контре, кормить её — преступление!» И не кормил. И не затейливая, зато эффективная, эта практика перенята была для всего ГУЛАГа первым его начальником Лазарем Иосифовичем Коганом. Унаследована продолжателями и усовершенствователями голода зэков Вольфсоном Ильей Ильичём, Беленьким Товием Шмулевичем, Вовси Савелием Михайловичем, Шульманом и Бронфманом /имена и отчества последних отсутствуют во всех источниках/. И, уж казалось бы, доведена до совершенства отцом–основателем большевистских лагерей Френкелем. Это ведь он, Нафтали Аронович, на торжествах открытия Беломоро—Балтийского канала заявил во всеуслышание: «У меня зэк в полную силу отрабатывает три месяца. И я расстреливаю его: кормить эту падаль дольше есть контрреволюция!» Распространить нововведение на все лагеря довелось Израилю Израилевичу Плинеру и Соломону Рафаиловичу Мильштейну — заместителям начальника политотдела ГУЛАГа Соломона Яковлевича Мейсака. Словом, — «…должны погибнуть все те, кто мечтает погубить нас и о ком мы считаем, что они должны погибнуть»;… /разрядка моя/. Мордехай Шенкман переплюнул этих революционных радетелей народов России. В том числе благодетеля их и автора ГУЛАГа Френкеля с его тремя месяцами и расстрелами. «Закон ночной пайки» кончал с работягой за две недели. Чтобы в этом убедиться, надо было лишь оказаться в нашей кессонной бригаде. На разводе нас впускали в жилзону последними. И мы наблюдали, как лагерная придурня оттаскивала от вахты трупы зэков после съёма. С работы нас гнали мимо тел умерших по дороге. До того, в промзоне, по окончании рабочего дня мы собирали погибших на стройке. И в жилую зону возвращались неся на себе своих «отошедших» товарищей. 'Победно воплощенная в изнасилованной России затея Троцкого о «системе репрессивно–карательных мероприятий, которые… в течение ряда лет, десятилетий поднимут производительность принудительного труда всего народа…»

Чтобы восполнить огромные потери рабов, на разъезды Безымянки, Зубчаниновки, Смышляевки днем и ночью подгонялись эшелоны с зэками. (Автор пригнан был 56–м московским этапом). Будто перед генеральным наступлением на фронте, нескончаемые массы согнанных в БЕЗЫМЯНЛАГ арестантов ползли от линий железных дорог к бесчисленным вахтам гигантского лагеря. Непередаваемо страшно было наблюдать движение тёмных колонн безлунными ночами. Под звёздным куполом казалось отлетающего от земли небесного свода, живое человеческое истечение походило на шествие к Вратам Дантова Ада. И как к Адовым Вратам оно шло в полной тишине. Направляясь, сперва, по будто освещенным ущельям степных троп. Потом притекая к паутине блиставшей в свете прожекторов проволочных заслонов. И, соприкоснувшись с ними, исчезало через освещенные провалы ворот в непроглядной бездне зон.