Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

Никого больше с собою не пригласили. Опасаясь, конечно же, ранней огласки, провокаторов, без которых любое дело не обходится, и непременных в таких случаях, — бесценное время уносящих, — собраний на тему: кто с нами, а кто остаётся.

И подвергать смертельной опасности лишних, ни в чём неповинных людей они тоже не хотели. Потому спящие в короткую северную ночь намотавшиеся на лесобиржах зэки узнали о случившемся светлым утром, когда спохватившееся начальство оцепили охранным батальоном сонную зону.

К вечеру все они — около шестисот человек — переброшены были на новую колонну в район Новочунки, что километрах в ста двадцати от Тайшета…

* * *

Возглавившие отряд беглецов Козел, Шимек и Тоотс обрубили чалки у одной из барж с лесом, притянули её к плоту, посадили под навесами из брёвен всех освобождённых и вместе с Киртом, Свиденко и Ээльма вытолкнули посудину на речную стремнину. Почти сутки, до следующей ночи, шли–летели они вниз. А когда стемнело, прибились к правому, противоположному берегу, высадились все, снова вытолкали баржу на большую воду. На стремнину. А сами пошли теперь вверх по течению Лены, углубившись в тайгу километров на десять. Продовольствия, захваченного на складе лагпункта и на кухне, должно было хватить суток на десять–двенадцать. Оружие — пять автоматов, две винтовки и четыре пистолета с надёжным боезапасом гарантировало: в тайге они от голода не погибнут. И рыбаков хватало — прибалтов.

И ещё все знали точно: в руки врага они не попадут. Не дадутся. Наверное, именно это их решение позволило им уверенно, продумывая каждый шаг, двигаться к Югу. Только это направление позволяло им быстро, до начала зимы, вырваться из беспредела северной тайги, чтобы донести до людей Большого Мира правду о случившемся в Озёрном лагере. Любой ценой донести. Даже ценой собственной жизни. Они уже дорого заплатили за эту возможность. Но знают точно: враг может заплатить дороже…

Немудрёная хитрость с баржей удалась. Снесённая стремительным течением ещё километров на семьдесят вниз, она через пару суток исчезла, разбившись об один из множества каменных шиверов и развалившись. Обломки пропавшей с Усть—Кутской лесобиржи в ночь побега баржи, обнаруженные патрульным самолётом на дне и по речным плёсам в ста–ста двадцати километрах ниже по течение Лены, смешала все планы преследователей. Развернувшие поиск именно к обжитым местам области, — к селу Братск с его мостостроительным и путевым городкам и посёлкам и далее — к Транссибу вдоль железной дороги Усть—Кут — Братск — Тайшет, — они теперь бросились в Ленское понизовье, на Север. Конечно же, оповестив и подняв все подразделения сыска, охраны и первые отделы многочисленных геологоразведочных экспедиций Иркутской области.

Она огромна, эта область. Вряд ли беглецы доберутся до её границ. Тем не менее, органы МВД и госбезопасности выставили заставы на всех путях, по которым будут пробиваться исчезнувшие куда–то зэки. То, что будут именно пробиваться, — сомнений у властей не было: «порукой» тому захваченное беглецами оружие и первые пока восемь трупов. А исчезновение беглецов… Это было неприятнейшим фактом! С ним приходилось считаться и пока что скрывать от Центра — хвалиться нечем было. Тем более, если бежавшие сумеют добраться туда, где их услышат…

Беглецы шли тайгою, строго соблюдая все воинские установления при движении разведки на необжитой вражеской территории. Должное отдадим мастерству их! Никем не замеченный, за неполных три месяца отряд прошёл почти шестьсот километров, оставив позади, на противоположной стороне Лены, посёлки Сурово и Жигалово, а потом стороною обойдя Качуг. И здесь повернул на Восток. Перед движением к Байкалу решено было отдохнуть. Удивительно, но меньше всех ожидал отдыха епископ [12] В это время умирал епископ Бей Конон. По его кончине Иван Свиденко отпел «Святого великомученика», и отряд похоронил его у безымянного зимовья в вершине р. Малой Голоустной. (Байкал. Западное побережье). . В тайге он помолодел, будто не давил на него груз семидесяти лет, четвертьвековой гнёт неволи, пережитый им голод. Вместе со всеми он безропотно проходил буреломы и мочажины почти непроходимого леса. Никогда не жалуясь на усталость и неустройство бивачного быта, он ещё находил силы подбодрить молодых, помочь в делах хозяйственных. Первым он поднимался по знаку командира. Первым выходил на тропу или в чащобу и шёл по ней, пока не звучала тихая команда: «Привал!».

После двухдневного отдыха отряд через перевалы Байкальского хребта двинулся на Восток, к озеру–морю. Путь был сложен даже для людей тренированных. Тем не менее, выработавшаяся привычка трёхмесячного перехода помогла преодолеть горные кряжи. И через неделю отряд вышел к устью речки Голоустной [13] р. Малая Голоустная. на берег Байкала. Отойдя километров на пятнадцать к вершине потока, остановились. Устроили стоянку. Охотой запаслись провизией. Снова отдохнули. В преддверии выхода к заселённым местам разбились на четыре группы и разными путями пошли к Иркутску. В этом городе часто бывал служивший под Новосибирском Иван Свиденко. Он не сомневался, что там можно будет на время пересидеть возможную погоню. Тем более что она явно потеряла беглецов — никто их за всё время пути не потревожил. И не пролетал над ними ни один самолёт. А самолёты всегда посылались на поиски значительно меньших групп беглецов, тем более, если в побег уходили через кровь…

Километрах в десяти от Усть—Ордынска группа Танта неожиданно была остановлена подвижным милицейским патрулём — осадили, велели выйти из машины. Потребовали документы. Пришлось пустить в ход ножи — стрелять было категорически запрещено! В стычке были убиты два патрульных милиционера. Третий, тяжелораненый, застрелил Арнольда Лиепу и тяжело ранил Кирке. Нирк добил патрульного. Погрузили в машину Кирка и труп Лиепы. И на скорости ушли с места схватки. В пути Яан Кирк скончался. Оставшись втроём, группа Танта похоронила своих товарищей, увела машину ближе к трассе, вывела её из строя и, рассредоточившись, снова двинулась к цели, переживая каждый по–своему трагедию у Усть—Ордынска. Более всего озабоченная и смертью товарищей, и новым убийством, которое совершили, защищая не только себя, но дело, ради которого вступили в войну, объявленную им всесильным режимом.

Сам Херальд Тант руку на милицейский патруль не поднимал. Он был готов согласиться, что заповедь: «не убий!» никоим образом не может соотноситься с только что пережитым им и его товарищами столкновением с патрулём. Она для тех, кто задумал недоброе. Сам задумал и сам готов совершить святотатство. Он не сомневался, этот эстонский интеллигент в Бог знает каком поколении, что именно убийство и есть самый страшный, непростительный грех. Но как же отнестись к тому, что только этой ночью произошло в лесу, по дороге к Усть—Ордынску? А прежде, в Усть Куте? Это невероятно! Нелепо! Непростительно!