Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

— Получается, что зря всё…

— Ничего не зря! И ничего не «получается»! Я не отговаривать тебя взялся. Ты поговори с моим отцом. Он ведь воспринимает возможность освобождения вами — именно вами, и только вами — украинских врачей, как выпавшую на вашу долю б л а г о д а т ь, ниспосланную свыше. Она одна позволяет оправдать всё с вами происшедшее, искупить вину, грех убийств, пусть непреднамеренно и несвоекорыстно совершённых. И рационально использовать паузу в вашей жизни — между днём освобождения от гибели в Усть—Куте и тем днём счастливым, когда раскроется для вас ваш дом на родине… А ведь отец ничего просто так не говорит…

— Лихо! Но что ж тогда делать?

— Дело делать, Иван. Дело. Нужен информатор в Свободном? Замётано! Необходимо вытолкать стариков на этап, хотя бы для того, чтобы сменить им обстановку, показать, что они не одни, не забыты, переменить климат? Нацелим нашего юриста. Он опытный специалист. После расправы Москаленко, командующего Московским военным округом, с Берией и частью его банды, юрист этот, у которого рыло тоже в пуху, землю будет рыть носом, и добьётся начала следствия и этапа. Во мне он должен видеть функционера «Спасения», не более того. Об информаторе в Свободном он знать не должен. Но требовать информации я и от него буду. Значит, и эта часть замётана! Теперь ещё раз о Куранове, не возвращаться чтоб. Да, человек он страшный. Он ведь позванивал мне изредка: как живу и не надо ли чего, спрашивал. Не обижает ли кто? Ему ведь силу свою хочется показать! И не дай Бог, сорвался бы я, брякнул бы: обижают. Тогда что? Но ещё и ещё повторяю: он мне спас жизнь. За так, Иван. И нет у меня к нему не только неприязни, но… и страха нет.

* * *

… Совсем немного времени прошло. Александр Львович побывал у заместителя начальника ГУЛАГа Бочкова Виктора Михайловича, давнего своего знакомца. Бочков выслушал Рубина, пообещал в ближайшее время перевести содержащихся в Свободном врачей–бандеровцев «в более благоприятное» для них место. Дней через десять Александр Львович получил официальный ответ на своё письмо, переданное им Бочкову и благосклонно принятое. Но за подписью Горлова Ивана Ивановича, другого зама, ГУЛАГ извещалось: до окончания следствия (?) никого из Свободного переводить главк не собирается… Тогда Рубин бросился к заместителю начальника того же ведомства по кадрам, которого тоже знал близко. Алексей Николаевич Барсуков встретил Рубина, тоже как родного, отматерил коллег за бюрократизм, обещал «в три дня» всё уладить. Действительно, ровно через три дня домой Рубину позвонил аж сам заместитель начальника ГУЛАГа по политработе Лукьянов Леонид Дмитриевич, тоже посетовал на засилье бюрократов–чиновников, засевших на Большой Бронной, и сообщил, что… по окончании следствия и суда уважаемый Александр Львович сможет ходатайствовать о смене места содержания осуждённых…

Тут как раз Настасия появилась:

— Деда передать велел, что никого в Свободном нет. А есть в СИЗО Ерофей Палыча [20] Ерофей Палыч — название станции на Транссибирской магистрали, названа в память первопроходца Ерофея Павловича Хабарова . И не восемь, а шестеро — померли двое. В Свободном ещё.

— Кто же умер?

— А вы у деды спросите. Он вас ждёт.

— Если я не один приду, с другом, дедушка не заругает?

— У него и спросите про всё. Я поеду. Гут бай! — С тем и исчезла.

К дяде Грише мы с Сейдой пришли через неделю. Старый вор недовольно поглядел на Ивана, сказал, будто не при нём: «Ко мне без спросу ходить нельзя. Надо что — сам найду. Сиди, сиди, раз явился! Теперя… Значит, двое ваших померли с дистрофии: Ливнинский и Мазарук. Старые они очень и поддошли. Схоронены в Свободном. Остальные в следственном изоляторе Ерофей Палыча. В этапной. Значит, дёрнут их кудай–то. Тоже старые, доходныя. Та–а–ак. Есть у меня знакомый человек, железнодорожник. Он вас разыщет, когда время подойдёт. Без него ничего у вас не получится. Вы его слушайтесь. Соберитеся, кто в деле будет. И сразу, как скажет, выезжать вам. Всё. Ни пуха, значить».

Через восемь дней после этой встречи на Восток через Свердловск отбыли Иван Свиденко и Андрей Качалич. Ещё через два дня, теперь уже через Челябинск — Стефан Выговник, Тарас Коваль и Володя Рудницкий. Совсем уж кружным путём — через Оренбург, Кзыл—Орду и Алма—Ату — Павло Миколайчук и Мартын Лужницкий. Неделю спустя выехали «железнодорожник» с двумя парнями и, в другом вагоне, Иван Сейда… Результаты поездки Сейды и его друзей в Восточную Сибирь стали мне известны перед самым новым 1956 годом.

* * *

Часть группы остановилась в Белгородске под Благовещенском, у бывшего сослуживца Свиденки. Сейда с Выговником и Ковалем — в Могоче. Остальные с «железнодорожником», в Чите, где в мастерских депо заканчивали ремонт вагонзака, снятого с неделю назад с маршрута из–за повреждения тормозной системы. Пневматика у него вырубилась на перегоне Карымское—Дарсун, но служка–начальник его конвоя настоял, чтобы до Читы вагон не отцеплять, а только там переводить зэков в местный кичман. После окончания ремонта, по наряду, который, как оказалось, есть у «железнодорожника», вагону путь — до Челябинска. Кстати, этот «железнодорожник» ни с кем не разговаривал из сейдовских ребят, только командовал и зверел, если его тотчас не понимали.

Он же «предложил» Сейде и подъехавшим в Могочу Козелу, Фишеру и Тоотсу два варианта «операции»: «Так, в случае, если этап с вагонзаком с врачами дёрнут на Восток, брать его будем группой Качалича и Рудницкого в Бурее или Бире. Вариант самый дохлый — рядом госграница, и на платформах патрули круглосуточно — поганцы менты, вертухайские. Но больше негде. Значит, приготовиться надо к рывку на огонь. Однако больше шансов, что дёрнут их на Запад. Тут иная картина и обойтись надо техникой, чтоб без замочки. Мне она, например, — сказал «железнодорожник», — и на хрен не нужна! Потому торопиться не будем и для разгона предлагаю Кутулук Усть—Ордынский — он километров 25- 27, не доезжая Зимы с Востока. А Зима — в Иркутской уже области, ясно?! Теперь разбегаемся по группам и ждём своего вагона в Чите.

Вагонзак с врачами пошёл на Запад. На малом перегоне Забитуй—Кукулик дохлый этот вагон раз пять–шесть тормозил–останавливал подцепивший его пассажирский поезд Харьков—Челябинск. «Железнодорожник», — теперь уже в форме подполковника с могучим фронтовым иконостасом, — влетел к его начальнику конвоя в Залари перед Зимою, и материл того погромно, грозя полевым судом. Злой он был не только по сценарию, но потому, главным образом, что из Читы свой вагонзак ещё не подошёл. Пришлось всю затею перепланировать в Коченево, за Новосибирском. Между тем, вагонзак с врачами шёл себе дальше. В Тайшете выдернули из него человек 35–40. В Красноярске — ещё человек пятнадцать. И в Новосибирске четырёх. В Чите подсуетились парни «железнодорожника», исправили их же кирюхами порченую пневматику, подцепились к скорому Хабаровск—Москва и благополучно обогнали пассажирский с «медицинским» вагонзаком ещё перед Красноярском, у Канска. На тридцатипятикилометровом перегоне Обь—Коченево вагонзак с медиками снова дёргал пассажирский, с опять забарахлившей пневматикой. Снова, уже в Коченево, за полночь, в вагонзак метеором влетел вовсе уже озверевший «подполковник» со свитой о опять учинил разборку, грозя теперь трибуналом…