Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

…Публицист Виктор Суворов (Резун Владимир Богданович, выдающийся военный разведчик советского времени — иных, не выдающихся, ГРУ Генштаба Красной Армии в «швейцарские резиденты» не назначало) посвятил Голованову главу № 21 «Про Сталинского буревестника» книги «День М». Второй книги своего бестселлера-Трилогии об авторах и провокаторах Второй мировой войны. Ещё написал, — и тоже о Голованове («Холованове»), — как бы не «личившие» перу серьёзнейшего политического аналитика и исследователя… романы–страшилки КОНТРОЛЬ и ВЫБОР. А прежде, — до «исчезновения» в Британии, — докторскую диссертацию о нём же, блистательно защитив её в «Дипломатической» академии.

Итак, в «Дне М» Суворов, — в одной из величайших книг ХХ века, как разведчик–ас знающий об объекте своего интереса абсолютно всё (или почти всё), — свидетельствует:

«…Александр Голованов…с 14–и лет в Красной Армии, на фронте. Служит в военной разведке, затем в ОГПУ-НКВД. Но это не стандартный чекист, это воплощение воли и энергии. Голованов… кроме того становится наездником, мотогонщиком, лётчиком. …не просто наездником, мотогонщиком, лётчиком, но наездником высшего класса, мотогонщиком с результатами достаточно высокими для выступлений на всесоюзных соревнованиях, лётчиком, которому доверяли драгоценные жизни вождей. Этот портрет близок к портрету суперменов из кинобоевиков, но именно им он и был… Голованов достигает высших результатов в любом деле, за которое брался…Этому человеку было подвластно всё — от арабского иноходца до любого типа самолёта…Где–то, когда–то чекист Александр Голованов встретил на своём пути Иосифа Сталина…Он попадает в число незаметных со стороны, но приближенных к Сталину людей, исполнителей тёмных заданий. Голованов — личный телохранитель. Голованов — личный следователь. Голованов — личный пилот Сталина. Сам Сталин в те времена на самолёте не летал, но персонального пилота имел и в знак особого уважения, как шубой с собственного плеча, иногда жаловал партийных вельмож полётом: тебя повезёт мой личный пилот! Впрочем, такие полёты могли означать не только уважение и благодарность, но и противоположное. Голованов летал на серебристом самолёте с размашистой надписью на борту «Сталинский маршрут». Макет именно этого самолёта стоял на сталинском столе. На крыльях «Сталинского маршрута» часто летала смерть. В годы великой чистки падали головы, освобождались места, уничтожение коммунистов первого ранга означало для коммунистов второго ранга повышение. И бывало Сталин в знак особого расположения посылал «Сталинский маршрут» в далёкую провинцию за мало кому известным партийным фюрером: вас ждут в Москве и быть вам великим…Летит пассажир в головановском самолёте, кормят его, поят кавказскими винами…Его и вправду ждут в Москве…в камере смертников. Есть сведения, которые пока подтвердить не удалось, что Маршал Советского Союза В. Блюхер в 1938 году летел в Москву «Сталинским маршрутом». После того Блюхер больше не летал: вскоре его определили в камеру пыток. Под пытками он и погиб (…). Больше до сталинской смерти пути их не расходились» (Конец цитаты. Подчёркнуто мной. В. Д.).

В. Суворов много лет пытался установить время и место их встречи, что для его исторических разысканий весьма важно. Интересующимся автор «по секрету» сообщает: встретились они (уже как будущие соратники) в 1932 году, после наркомтяжпромовских мотогонок, где их свёл Михаил Михайлович Громов — лётчик № 1, любимец Сталина (Голованов тогда гонки выиграл и премирован был автомашиной Ford). Познакомились же впервые в 1925 году: «Товарищ И. В. Сталин принял уполномоченного особого отдела дивизии имени Дзержинского товарища А. Е. Голованова» (Запись И. П. Товстухи, секретаря генсека).

Что более существенно, автор романа знает от самого Александра Евгеньевича: он, — как дворянин и христианин, — не то чтобы простил, но «спустил» (его выражение) Романовым казнь деда Николая Ивановича. Как «за давностью преступления» простил им муки бабушки своей, которую роды дочери, — будущей матери Шурика, Веры Ивановны, — застали в Томской тюрьме. Но, — тоже как христианин и дворянин, — не спустил большевикам «измены родине и предательства нации, которыми они похвалялись и гордились» (См. монолог Е. В. Рожнова в части IV романа ПЛОЩАДЬ РАЗГУЛЯЙ). Конечно же, не спустил он им и развязанного ими тотчас по захвату власти невиданного в мировой истории Террора Грандиозного — «ленинско–троцкистского геноцида народов России» (Недотёпа Конквист, — обозвав однажды «чистку» 30–х гг. «большим террором» в отличие от после переворотного Всероссийского Геноцида, — усадил себя сам в историческую лужу. Как бы лужу ту, и самого усевшегося в неё, отныне не величали). Именно ленинско–троцкистского Геноцида, самими палачами будто бы «не замеченного». Тоже, — за давностью лет, — вовсе теперь отвергаемого. И привычно, — потому как бы «законно», — опускаемого «учёными» экзерцициями современных наследников палачей прежних. Кои очищением 1937–38 годов сами, — по Закону возмездия, — загнаны были в «вязочные шкафы» Института в Гнездовском монастыре…

Того самого Гнездовского МОНАСТЫРЯ, в Катыньских урочищах вокруг которого проводились массовые расстрелы участников заговоров НКВД первой половины 30–х гг. Где весной 1940 г. приговором Тройки того же НКВД (по решению политбюро ВКП(б) от 5 марта) казнены были 21867 польских офицеров–военнопленных. Все — чудом избежавших гибели во время нападения на Польшу Германских армий. И, если точно, цвет польской интеллигенции.

Наконец там же, ТОЧНО в том же самом месте у Катыньского Гнездово, — при наведённом подходе к служебному Институтскому аэродрому ПОЛЯРНОЙ АВИАЦИИ /СЕВЕРНОМУ/, оснащённому новейшим и надёжнейшим навигационным оборудованием, многожды страхуемым всей тщательно отлаженной гигантской системой посадки–взлёта Российской армии и ГВФ, — (срубая на бреющем долёте могучие стволы вековых сосен!) разбился польский Президентский БОРТ № 1. Борт со всем правительством, генштабом и верхушкой сейма этой злосчастной страны. Во главе с самим президентом республики ЛЕХОМ КАЧИНСКИМ. При жизни так и не пожелавшем посетить ненавистную ему страну. А на излёте её, — в преддверье смерти, — безоглядно бросившемуся… на…торжества поминовения Катыньского расстрела. И прибывшему к месту гибели своей в точно и специально отведенное для того (не российскими ли спецслужбами?) время…

Не иначе, Апофеоз…Польско—Российской дружбы).

Но, к теме.

… Сталин, — уже во время болезни Ленина и, по смерти вождя в драматические месяцы или годы борьбы за власть, — неустанно искал рабочего союзника. Такие, вроде, были у него ещё с начала века: Канер Григорий, тот же; Семён Камо (Тер—Петросян); Лев Мехлис. Все, не задумываясь, исполнявшие любые поручения. Личности, проверенные на деле (и на делах) и надёжные. Первый — однокашник к тому же и друг Лаврентия Берии по Бакинскому Нобелевскому электро механическому техникуму. Последний…Последнему не просто же «за так» — одному — позволено было дожить до смерти в собственной постели! Все были…именно, из не задумывавшихся… Из корешей, по просту. Одним словом, шпана. Подельники, в лучшем случае. От которых с годами отошел, а от большинства избавился. А нужен был союзник. Союзник именно задумывающийся. Со трудник, в старом добром семинарском ещё значении этого понятия. Но союзник и сотрудник Рабочий — не очередной самовлюблённый краснобай. Проще: Союзная Десница была нужна, Железная рука. Способная в одночасье обуздать закомиссарившееся окружение. Стихию.