Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

17 марта 1923 года владыке Серафиму был прочитан приговор — два года ссылки в Зырянский край.

После окончания ссылки владыка Серафим вернулся в Москву, церковным правителем которой был тогда высокопреосвященнейший Пётр (Полянский), патриарший местоблюститель. По благословению святителя Петра владыка Серафим работал в патриаршей канцелярии, принимая приходивших к митрополиту посетителей. После ареста (в 1925 году) святителя Петра владыка Серафим был назначен по завещанию местоблюстителя управляющим Московской епархией. Однако новые преследования властей вынудили его скрываться в подмосковных сёлах и обителях. Когда владыку в очередной раз вызвали на Лубянку и потребовали навсегда покинуть Москву, то из предложенных ему для жительства мест святитель выбрал Дивеево — удел Божией матери, на котором лежало благословение его избавителя и небесного покровителя преподобного Серафима…

Поселившись в Дивееве в доме Мотовилова (свойственника Степаныча), сотаинника преподобного, святитель ежедневно обходил с молитвой дивеевскую «канавку». На его службах неизменно присутствовал блаженный Онисим, нежно любивший ссыльного епископа.

Осенью 1927 года, когда большевики закрыли монастырь, Онисим начал носить железные вериги (листы) и ставить их у стен дома, где жил святитель. Вскоре смысл действий блаженного прояснился: отслужив свою последнюю службу в Дивееве, святитель был увезен в Арзамас, откуда началось его десятилетнее странствие по ссылкам и тюрьмам: Нижний Новгород, Москва, Гурьев, Саратов, Уральск… Ишимская тюрьма (в которую 11 июня 1937 года Иван Степанович Панкратов, — а с ним и автор романа о нём, — явился на свидание с учителем его и Александра Евгеньевича) стала последним пристанищем архиерея, возлюбившего вручённую ему Богом паству больше души своей.

В тот страшный июньский день 1937 года тюремное начальство отдало приказ расстрелять «всех лиц в духовном сане». Среди принявших смерть священномучеников был и святитель Серафим, ставший по слову святого патриарха Тихона, «утверждением» веры не в одной только своей епархии, но для всей Российской церкви. Святителю отче Серафиме, моли Бога о нас!».

Во время завершающей беседы поминаемой их второй встречи со Сталиным, Голованов, — обратившись к собеседнику, — сказал тому (будто не понимая, кому говорит такое, а тот — смущённый отвагой ему такое говорившего — выслушал молча): — «товарищ Сталин, я помогаю Вам осуществить Ваши планы. Вы не мешаете мне осуществить мои. Согласны?». «Согласен!» — ответил Сталин. Драматический диалог этот и стал началом многолетнего судьбоносного сотрудничества–дружбы этих антиподов. Мига, который искал Резун—Суворов.

…И вот, — «приняв на себя ответственность (…) и применив жестокость для её утверждения», Голованов пресёк к 1928 году начатые десятилетием назад массовые ленинско–троцкистские (и апологетов их) экзекуции пленённых коренных российских сословий. И за последующее десятилетие очистил страну от терзавших её «старо и иных большевистских» палачей (Для которых «перманентные массовые расстрелы и прочие» методы побуждения россиян, проводившиеся с первых дней захвата власти — «всего–навсего оружие предостережения другим; ибо в хозяйственной области тоже необходимы бывают суровые меры». Л. Троцкий. Одиннадцатый съезд РКП(б)). (Насколько поминаемые этим каннибалом «методы» были чудовищны — См. редакционную статью «Предшественники Соловков» в «Отечественных архивах», 1/1994 г. И мои /в 1955–1986 гг. эксперта «Комиссии И. П. Алексахина по реабилитации коммунистов — сотрудников ВЧК–ОГПУ–НКВД –НКГБ –МГБ»/ двух полосные статьи: «А ты дослушай, Бог, ты дослушай» /в приложении «Еврейский Камертон» Тель–авивского официоза «Новостей Недели» от 28.02 и 7.03 2002/ и повесть «Густав и Катерина», «Москва», М.7.2002. / E-imeil: www. moskvam. ru /).

Голованов наставление святителя Серафима исполнил — с первой напастью покончил. Споро и жестко покончил. Покончив тем самым и с развязанным ею именно чудовищным и именно «Большим Террором». («Большим террором» Конквист, — за дремучим не пониманием важнейших событий новейшей российской истории, — обозначил террор 1937–38 гг. /на десятки порядков менее кровавый террора 1918–34 гг./. Ибо в 1918–34 гг. убивали россиян, по существу безымянных и безвинных, во времена войн и смут утерявших не только свой общественный и гражданский статус и родительские фамилии, но и саму память о себе. В 1937–38 гг., в большинстве своём, казнили известных всем и каждому советикусов. Нашкодивших, преступивших человеческие и божественные законы. В крови народа всласть накупавшихся во время первых массово расстрельных и утопительных лет. Ставших потому, — в глазах даже аполитичного обывателя, — именитыми, знаменитыми и даже знаковыми (многие, в «шпалах», ромбах и орденах) большевистскими палачами. Когда даже знаменитые и именитые из них врачи, и те отличились ставшими известными всей стране зверскими убийствами подопечных, тоже не без известных пациентов. Все вместе успевшие захватить большинство злачных должностей в аппаратах власти.

Оговоримся: особых сложностей перед А. Е. Головановым в процессе достижении им поставленной перед собою цели не возникло. Прежде всего, по причинам морального порядка. Не ему было не знать, как самая та верная «Ленинская гвардия» (с которой предстояло ему покончить), назначила Сталина начальником тюремного режима семьи Ульяновых во время не излечимой болезни Ленина. Не сомневаясь, что ближайший и тоже верный соратник вождя своими руками сделает за них грязную работу удаления того из политической жизни. Так же как сам Сталин, — воспользовавшийся этой синекурой, — до мелочей знал как тот, чтобы захватить власть, ни мало не задумываясь развалил экономику и армию России, ведущую из последних сил самую кровавую в своей истории войну. Да ещё сделал это за средства, любезно представленные врагом! Ведомая природным нахрапом и генетической наглостью, офлаженная надёжно его ненавистью большевистская нелюдь не только не пряталась — она была хорошо и даже назойливо известна и видна. Заштурвалясь изнасилованным ею «революционным» Титаником, — стремительно прущим на айсберг собственной гибели, — она полностью разложилась в своей воинствующей безнаказанности. Походя, перетянула на себя сдёрнутое с мощей голодавшего народа гнилое рядно «социальных завоеваний и благ». За грабилась. За болталась. Изовралась. И в лозунговом ничтожестве своём предстала «пред грозными очами Сталинского орла» (Из поздравительного адреса высших военачальников к сорокалетию Голованова и к вручению ему Звезды Главного маршала авиации /1944 г. Слова С. Маршака. Оформление П. Волкова).