Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

Аварийный вагонзак отцепили от пассажирского поезда, отвели на третий запасной в тупик, напротив стоявшего там же, на параллельном пути, пришедшего из ремонта нового вагонзака. Началась тягомотная процедура передачи–приёмки зэков. Всех арестантов оказалось четырнадцать: семеро урок в куче, один фраер в карцере, пятеро старых мужиков в одном «купе», одна бабка старая — отдельно. Когда передавали формуляры и дела, начальник конвоя, ткнув пальцем в дверь карцера, бросил: «Этого законника, падлу, до упора из пердильника не выпускайте! Тут из камеры вывели — по одному — блатных, ошмонали, опросили, посадили в затылок, кучно, на пол коридорчика. Вывели стариков…

— А это что ещё за бригада–ух?! На запчасти их, что ли? — Посмеялся–поиграл «подполковник», — их–то куда и зачем?

Начальник конвоя кратко ответил:

— В Киев.

— А старуха?

— Тем же маршрутом.

Пока Выговник считывал принятые бумаги, убеждаясь, что все шестеро врачей здесь, Коваль, Фишер и Козел обыскивали стариков. Козел потом рассказывал, что именно в этот момент, убирая документы арестованных в планшет, он впервые успокоился…

Выстрелы начальника конвоя прогремели громом среди ясного неба…

«Подполковник» отлетел «к двери–крестам» и свалился. Сейда упал на него, но успел выдернуть пистолет и в упор, взъярясь мгновенно, выпустил обойму в набежавшего офицера.

Козел, заревев, «ложись!», автоматной очередью разрезал кинувшихся к нему солдат… Фишер короткими очередями бил по остальным конвойникам… Продолжая стрелять, проскочил в служебный отсек, где были ещё солдаты… Козел помог Сейде встать. Сквозь шинель на плече и у ворота обильно проступала кровь…

— Фиксатый! Давай аптеку сюда, сука! — заорал Козел, сообразив, что теперь нужно играть под блатного. — Аптеку давай, падло!!!

Выговник понял его и, выматерясь, бросился за аптечкой в служебку, через лежавших в ней солдат. Вместе они наскоро перебинтовали Иваново плечо, накинули на Сейду шинель…

— Рвё–ём! Лю–юди! — Снова заблатнённо заблажил Фишер. — А вы чего, падлы, в натури? Трухаете, с-суки? С дела линяете?.. Петух где? Где Петух с Ерофей Палыча, с СИЗО?

— Да нет тут такого, век свободы не видать!.. Это не с КрасЛАГа?

— Зачем с КрасЛАГа, с Дальстроя!.. И рви, рви все, покуда лягавые на бану не трекнулись!

— С инвалидами чего делать?

— С вагона выкинуть! Я, может, вагон аммоналом сейчас покрошу, в натури!

Тут сразу вытолкали испуганных, ничего не понимающих стариков, напуганных выстрелами, боем. Только принимая их внизу, на межпутьи, с высоченной подножки вагонзака, Выговник и Коваль тихо говорили каждому: «Слава Иисусу! Не волнуйтесь, паны добродии…»

Урки, первыми выплеснувшись на волю, будто провалились в ночь. Стариков отвели в ожидавшую их за станцией автовозку. В закрытом её кузове уже лежал на матрацах, в беспамятстве «железнодорожник». Сидел, привалясь к борту, теряющий силы и сознание Иван Сейда. Фишер с Козелом вернулись в вагонзак. Там они снова «искали» «Петуха, из–за которого, падло, весь хипежь!». Фраер в карцере молчал. Надеялся, видно, на послабление за хорошее поведение…

Убедившись, что живых в вагоне нет, Козел и Фишер собрали оружие и ушли к своим. В автовозке они застали… настоящий полевой лазарет: порядком «застоявшиеся» старики–врачи занимались ранеными. Товарищ «железнодорожника», запрыгнувший в автовозку последним, вдруг сказал (все впервые услышали его голос):

— Мужики! Здесь в степи мы никуда не уйдём. Нас через пару часов возьмут, как лялек: оба вагонзака стоят — вопросы задают. Костя, — он кивнул на «железнодорожника», — планировал вагонзаки разогнать — один назад в Читу, на ремонт. Другой, что с ремонта, — гнать на Челябинск. И наряды у него для этих маршрутов смастырены, ксивы. Потому решаю я так: вагон с покойниками и тем, в пердильнике, отправляем нарядом в Читу. Пока дойдёт, пока печки–лавочки…

— А мужик в карцере? Он же помрёт, пока хватятся!

— Не помрёт. Ему хлеба с прикормом в кормушку сунуть… Теперь в наш вагонзак, что в Челябинск, посадим старых и тех, кто их сопровождать будет. А по дороге до Урала решите сами — кому куда.

— Может, часть из нас воспользуется Читинским… маршрутом?

— С покойниками?

— Хотя бы. За сутки–двое ничего с ними не случится. Тем более, с «сопровождающими». Зато при таком разбросе по Транссибу легче рассыпаться. Кто со мной? — предложил Выговник. — А встретимся, где условились.

— Я не пойму, — спросил Фишер, — почему вдруг кто–то решил отказаться от варианта с вагонзаком на Челябинск? Ведь договорились же!

— Никто не отказывался! В автовозке на уют потянуло, всего–то.

Через пару часов «пассажиры» на Челябинск разместились по купе вагонзака. В вагоне с мертвецами карцерному сидельцу — будущему свидетелю — сунули в кормушку еды, перенесли конвойников в крайнее от входа купе, зажгли дежурный свет от аккумуляторов, выставили наружный «караул». «Караул» поставили у своего вагона. К утру стараниями товарищей «железнодорожника» (имя его никто так и не услышал) оба вагонзака, подцепленные согласно «смастыренных ксив» к пассажирским поездам, разошлись каждый в свою сторону…

* * *

Дней за десять–пятнадцать до Нового года, придя на работу, в подъезде ГИПРОМолпрома на Ново—Басманной я наткнулся на Настасию. На даче у дяди Гриши меня ожидали… Коваль и Лужницкий. И тут узнал о случившемся на станции Коченево. Ещё они рассказали, что все шестеро стариков живы и целы, но очень слабы и по–страшному подавлены происшедшим на их глазах побоищем, вину за которое приняли на себя… «Железнодорожник» ухватил три пули в левое лёгкое. Выжил только потому, что «вот такие золотые» врачи–хирурги за него принялись. Между прочим, только здесь, на этой даче, мы поняли, что погибни «железнодорожник», нам бы всем места не хватило во всём СССР…

С Сейдой так: Иван получил две пули — одну в плечо, другую — в шею. С ним врачи тоже порядком повозились.

Конечно, никто из наших по своим маршрутам до назначения не доехал. Главное: старые сильно удручены были своим положением, которое для них оказалось не лучше тюрьмы: они очень тяготятся, что стали обузою для людей, у которых не только что дома нет своего, но пристанища постоянного — это они о нас. А за стариками и уход, и присмотр необходим. Мы же это всё и прежде понимали, но за заботами об их свободе проблемы эти как–то слиняли. И теперь надо решать…

В тот же день, не созваниваясь, я выехал в Воронеж к другу своему по Ишимбе доктору Сергееву. Владимир Дмитриевич, не раздумывая долго, предложил свезти всех шестерых «его коллег», как он их тотчас и овеличал. Через пару недель все они уже разместились у него на даче. Я снова туда поехал. Не хочу вспоминать, что я испытал, встретившись впервые с живыми товарищами моей матери, со свидетелями её необыкновенной молодости….