Сергей Буркин - Что случилось с Россией

Уже не первый год Горбачев и его команда обещали перевести всю экономику страны на рыночные отношения, подчеркивая, что, в отличие от стихийного рынка, характерного для капитализма, у нас будет «рынок» регулируемый, вполне совместимый с горбачевским «гуманным социализмом». О том, что «рыночный социализм», т.е. социалистическое государство с саморегулирующейся экономикой уже пыталась построить Югославия, и что из этого вышло, - Горбачев за все время не упомянул ни разу. Вот это уже некрасиво! Это называется - злостно утаить от народа судьбоносную информацию. Жаль, что теперь югославский опыт анализировать поздно - он весь перепахан последующей войною.

Как переходить на рыночные отношения - об этом спорили между собой ученые-экономисты из команды Горбачева; одни брались это сделать за 500 дней, другие всего за полгода, третьи же считали, что достаточно спихнуть камень с горы, а дальше обвал сам пойдет (в последнем случае - где же регулирование рынка?), их поддерживала криминальная буржуазия, создававшая уже зародыши демократических партий.

Наибольшие споры вызвал вопрос: а кто будет регулировать (естественно, в свою пользу) этот самый «регулируемый рынок»? Ученые-идеологи криминальной буржуазии рассчитывали взять эту миссию на себя - ведь это они подорвали административно-командную систему управления, они и добить ее должны. Но начальствующее сословие, на глазах превращавшееся в бюрократическую буржуазию, выпускать из своих рук остатки власти не собиралось, для него власть по-прежнему оставалась гарантией собственности, только что обретенной «директорским корпусом».

Начальствующее сословие против «демократов» выпускало самых ярых консерваторов из квази-коммунистов, вроде электросварщицы из Грозного Сажи Умалатовой, еще 17 декабря 1990 года выступившей с требованием отставки Горбачева, который «все, что мог, сделал... Развалил страну, столкнул народы, великую державу пустил по миру с протянутой рукой», который несет «разруху, развал, голод, холод, кровь, слезы, ненависть, преступность. Гибнет страна...» и т.д.

А с противной стороны «демократы» отказывались сотрудничать с «коммунистами», подразумевая под последними и начальствующее сословие, и его реформаторов-горбачевцев, потому что, - как писал однажды Илья Заславский, председатель Октябрьского райсовета (Москва): «...компромисс с коммунистами невозможен, как невозможен компромисс с дьяволом... соглашение с коммунистами невозможно, да и просто отвратительно для всякого порядочного человека».

Раздираемый противоборствующими силами напополам, Горбачев растерял значительную часть своей «команды» (одни реформаторы - «поправели», другие - «полевели»); не мог выбрать, на кого опереться. Изданные в эти месяцы указы порою удивительно противоречивы. В обществе носились слухи (которые были подтверждены уходом в виде протеста в отставку министра Шеварднадзе еще в декабре) о возможности военного переворота, о готовящихся террористических актах против Горбачева (одна попытка покушения действительно была во время демонстрации 7 ноября 1990 года). Всю страну охватило тревожное ожидание событий, и вновь стала модной песенка Юрия Шевчука «Предчувствие гражданской войны». Между тем, правительство металось в лихорадочных поисках выхода. Хозяйственные итоги 1990 года удручали. Объем промышленного производства, вместо планового роста, снизился, против предыдущего года, на 1,2%. Каждое четвертое промышленное предприятие не справилось со своими договорными обязательствами. Анархия в хозяйственных связях, массовые и непредсказуемые срывы поставок не могли не вызвать столь же массовых и непредсказуемых простоев в тысячах производственных коллективов. Отсюда, потери рабочего времени в промышленности и строительстве составили за год 50 миллионов человеко-дней, что было эквивалентно отсутствию на рабочих местах ежедневно круглый год 200 тысяч рабочих (причем потеря лишь 10 миллионов человеко-дней связана с забастовками и межнациональными конфликтами, а остальные - проистекали от повседневной бесхозяйственности).

Несмотря на круглогодовое выключение из производства целой армии рабочих, годовая сумма денежных доходов населения, против предыдущего года, возросла на 17%. «Цветные бумажки, выдаваемые за деньги», правительству ничего не стоили - за 1990 год их напечатали в полтора раза больше, чем в 1989. Но противопоставить на рынке росту денежной массы было нечего: производство продуктов питания, по сравнению с предыдущим годом, увеличилось менее чем на 1%. Общий объем производства товаров народного потребления за год составил 460 миллиардов рублей (в розничных ценах), в то время как внутренний государственный долг уже превысил 550 миллиардов рублей.

Новый «премьер-министр» Валентин Павлов, приняв дела, попытался немедленно ослабить давление денежной бумажной массы на потребительский рынок за счет накоплений населения. В срочном порядке (в течение всего трех дней 21-23 января) была проведена частично-конфискационная денежная реформа: аннулированы купюры номиналом 50 и 100 рублей с обменом их наличными в пределах всего лишь 200 рублей. Реформа не дала ничего, кроме лишней травмы для общественного сознания. Внезапность реформы Павлов обеспечить не смог: бюрократическая (по происхождению) буржуазия была переплетена личными, родственными связями с «директорским корпусом», остававшимся пока еще частью государственного аппарата и посвященным в намерения правительства; мафиозные группировки криминальной буржуазии с подпольных времен имели своих осведомителей в аппарате управления, - вся буржуазия о реформе знала заранее. Реформа обрушилась лишь на сбережения наименее защищенных слоев населения, но жалкие гроши, предназначенные нищими пенсионерами для своих похорон и отобранные Павловым, ничего не дали государственному бюджету.

Апрельское повышение цен с одновременной (частичной; к тому же - отложенной) компенсацией населению (только вкладчикам сберкасс) путем индексации вкладов, получившее прозвище «полуреформы» Павлова, чувствовалось на потребительском рынке не более месяца; вскоре товарный дефицит обострился вновь. Тревожное чувство ожидания событий, настроение «последнего дня» порождали в обществе апатию и бездействие, граничившие с саботажем. 20 января Горбачев подписал президентский указ о борьбе с саботажем. Указ не определил конкретного криминала в данном понятии и с этой стороны был бесполезен; зато «попутно» расширил права спецслужб.

Но не работалось всем, вплоть до министров. Вот эпизод из их жизни: 24 марта состоялось заседание Кабинета Министров СССР по вопросу подготовки страны к весенне-полевым работам, на котором министр автомобильного и сельскохозяйственного машиностроения Николай Пугин, председатель правления Государственной ассоциации «Агрохим» (бывший министр минеральных удобрений) Николай Ольшанский и другие без малейшего стеснения признавались в том, что не имеют ни всесторонней информации по ряду вопросов, непосредственно входящих в круг их служебных обязанностей, ни четких программ первоочередных действий. Министры с многолетним министерским стажем были не готовы к заседанию Кабинета Министров, как школьники, не выучившие урок. А ведь не могли же они не знать, что для руководителей подобного ранга неинформированность - не оправдание, а отягчающее вину обстоятельство. Может быть, они, наоборот, имели в этот момент информацию о недолговечности правительства Павлова? Такие слухи ходили все семь месяцев, отпущенных ему историей...