Цви Найсберг - Грустные размышления об ушедшей эпохе

Жили-то они в стране с тем самым нисколько до конца пока никак вовсе ведь совсем неизжитым феодальным прошлым.

Однако при всем том и впрямь-таки фактически сразу истинно же безутешно им захотелось в единый миг до чего стремглав ринуться в мир бытия столь от нас пока еще безнадежно, да и беспредельно совсем далекого будущего.

Причем как раз именно того, которому и впрямь-то вполне уж возможно и предстояло стать изумительно светлым, а значит и истинно во всем этак немыслимо праведным.

И тут сыграла свою роковую роль полнейшая оторванность от реалий людей, что живя в двух столицах империи, напрочь при этом позабыли, что они едва ли как-никак, а ничтожно малая часть от того необъятного этноса, в котором нисколько пока не отмерло почти то же, что и тысячелетие назад довольно-то мало (в закутках душ) изменившееся язычество.

И это вовсе не только крайне уж предвзятое мнение автора, вот чего пишет обо всем этом великий человек – царский министр финансов Витте Сергей Юльевич;

«Царствование Николая Второго»

«У нас церковь обратилась в мертвое, бюрократическое учреждение, церковные служения – в службы не Богу, а земным богам, всякое православие – в православное язычество. Вот в чем заключается главная опасность для России. Мы постепенно становимся меньше христианами, нежели адепты всех других христианских религий».

И разве то никак никому не ясно – неграмотный человек, и близко сам не читавший ни единой страницы Евангелия, вряд ли что мог затем оказаться хоть во что-либо вполне вот вдумчиво на деле верующим, скорее уж быть ему считай, что одним глухим отзвуком на весьма скорую руку, бездумно заученных им молитв.

Вот почему та официальная религия и являлась для большинства жителей той прежней России едва ли чем-либо хоть сколько-то поистине всецело большим, нежели чем та еще от века, так или иначе, совсем же непреложно сложившаяся традиция, нечто, что попросту еще издревле стало официально общепризнанным, а потому и полностью незыблемым положением вещей.

Ну, а посему если внутрь их души свет церковных служб даже и проникал, то не слишком-то глубоко он в них тогда оседал.

К тому же церковные службы были занятием зачастую во всем безнадежно ведь обязательным, а между тем всякая обязаловка неизменно чревата довольно-то казенным отношением к делу и веры в Бога, она никому ведь нисколько совсем явно так не прибавляет.

И именно подобного рода людям, толком никак вовсе не воспринявшим в душе светлое учение Христа, кое-кто из слишком так воинственно настроенных либералов и впрямь от всей же души как есть возжелал всучить идею строительства общества принципиально иного, нового типа.

Того самого, что и впрямь было весьма ведь безукоризненно основано как раз-таки на принципах абсолютно ведь никому пока никак неведомых, а не просто и близко уж совершенно не досягаемых всякому тому вполне элементарному логическому анализу, причем – это так даже и у человека во всем сколь всесторонне начитанного.

И, кстати, могло ли вообще оказаться на всем белом свете, хоть чего-либо несоизмеримо наихудшее, нежели чем то самое донельзя прискорбное положение вещей, при котором всяческие недруги и злопыхатели из весьма разношерстной породы тех, кто буквально на дух не переносят «ретроградов», сторонников старого, долгими веками до того сложившегося общественного уклада…

И они, надо бы то прямо уж разом спешно признать, были сколь еще бездумно искренни во всем их весьма и весьма на редкость пламенно неистовом хотении буквально весь этот мир сходу фактически разом полностью так наспех всецело переиначить.

По всей наивности своей, они и вправду более чем до чего же совсем беспричинно подумали, что всего этого вполне явственно будет возможно добиться разом так срубив во имя того под тот еще корень абсолютно ведь всякое в нем угнетение, одних из нас некими, значит, другими.

И, кстати, наиболее скверным во всем их поведении было как раз именно то, что они совсем же начисто полностью при этом отрицали всякую свою духовную взаимосвязь с их никак совсем неумытой, и долгими веками барским кнутом безжалостно забитой родиной.

Поскольку где-то глубоко в душе они явно парили в некоем том чисто уж своем воображаемом мире сладостных и сколь весьма окрыленно радужных ожиданий некоего и вправду совсем уж далее более чем никак неминуемого грядущего счастья.

Легендарные (в советское время) либералы, наверное, ни сном ни духом и близко вовсе пока нисколько не ведали о той на редкость чудовищной цене, которою в том лишь именно разве что только последующем и грядущем веке сколь еще неизбежно придется затем горестно заплатить и без них до чего давно многострадальной России.

И все это как раз из-за той безлико же внешне верной, однако при всем том совсем этак безнадежно на редкость сколь еще чудовищно отягощенной всяческим донельзя излишним изяществом непомерно ведь безо всякой меры «пересоленной» и «переперченной» словесности.

А она между тем, хотя и впрямь-то являлась чем-либо более чем донельзя истинно уж умопомрачительно либеральным в ее чисто внешней, исключительно наружной, неистово одухотворенной всеми западными ветрами сути…

Однако где-то внутри себя все это до чего восторженно утопическое мироощущение неизменно таило сущий пожар чудовищно бесноватого средневековья, причем (опять-таки именно от самого полнейшего отсутствия какой-либо вполне светлой головы).

И это как раз подобного рода «страстная заноза спешного сокрушения всего того нечестивого зла» и несла в своем чреве тот самый смертоносный заряд, коим извечно-то всегда были напичканы (начинены) мозги всех тех тогдашних крамольников Раскольниковых.

А начинены они были той ведь самой исключительно на редкость изощренной жестокостью буквально ко всему тому издревле родному и давно, кстати, вконец им до чего еще навеки обрыдшему.

Причем то вовсе никак не пустые и праздные слова, следствие одного лишь крайне так до чего недалекого ума, – вот оно то, что пишет обо всем этом великий Лев Толстой в его бессмертном романе «Анна Каренина»:

«Либеральная партия говорила, что в России все дурно, и действительно, у Степана Аркадьича долгов было много, а денег решительно недоставало»

А ведь и вправду самым всеблагим задушевным настроем всех этих людей всенепременно ведь стала именно та еще европейская целесообразность, смертельным ядом всей своей ненависти совсем уж бездумно косившая несчастных аборигенов далеких земель, однако в самой-то, как она есть, просвещенной Европе ее применять было доселе никак еще пока вовсе не принято.

Но зато там, на неведомых дорожках, где и близко толком никак пока не укрепились все те исключительно естественные нормы европейской цивилизации, да и весьма изрядно затасканной внешне всецело уж поверхностно изящной культуры, абсолютно все было дозволено всем тем несущим ее мишурный и призрачный свет.