Цви Найсберг - Диалог глухонемого со слепцом

Наиболее строгим и веским доказательством всей правоты моих слов, прежде всего, послужит как раз-таки именно то, что я их вообще говорю.

Один очень претенциозный оратор

1

Истинно полнокровная человеческая сущность, по всем вполне издревле всегдашне ей так или иначе присущим – фактически каждодневным – стандартам, попросту никак не потерпит в самой глубине всех своих более чем искренних чувств, а тем паче в ее совсем вот почти незыблемом менталитете даже и признака невероятно безбрежной пустоты всем небезызвестного космического вакуума.

Причем всякое, то более чем безнадежно и впрямь-таки самое исподнее содержание буквально каждой той или иной человеческой души без каких-либо излишних прикрас всегда же составляют именно те вещи, что у каждого из нас в его личном детстве были в самой-то всецело как есть непосредственной и чисто, этак повседневной же близости.

Правда, конечно, и сама по себе все эта вовсе так никак до чего еще неуемная жизнь, беспорядочно и довольно-то на редкость весьма вот активно при этом созидает все те мыслительные процессы фактически уж именно что всякого на этом свете людского сознания.

Но это как раз-таки все детское бытие со временем и выковывает из зачатков личности ее более чем вполне подчас наглядные, и приметные, полностью уж совсем как есть нисколько недвусмысленно определенные контуры.

Однако сама этак по себе внешняя сторона души вовсе и не столь вездесуще принципиально донельзя важна.

Поскольку наиболее затаенный смысл более чем доподлинного содержания сосуда чьего-либо самого этак как есть исподнего нутра, безусловно, же до чего безукоризненно всегдашне скрыт за кромешным мраком всяческой той подспудной и обыденной повседневности…

И вот от того, чем это он вообще еще заполнен, и будет затем зависеть, бросится ли человек спасать чужого ребенка, на которого с бешеной скоростью несется автомобиль с сильно загулявшей веселой компанией, или наоборот – не пошлет ли он кого-либо, дабы с кем-то нисколько не тем, эффективно и бескомпромиссно разом разделаться…

Уж все более чем однозначно, при этом со всею многозначительностью разом списав на один лишь тот скверный несчастный случай.

Чужая душа – довольно-то частенько самой той еще беспросветно черной мглы потемки, и до чего нередко в ней более чем неизбежно имеется нечто же тщательно скрываемое, словно бы в некоем потайном кармане.

Даже и при самом близком контакте всегда остается нечто такое, что никак не будет раскрыто полностью нараспашку, а потому и окажется оно никак не доступно, а в том числе и наиболее пытливо-остроглазому взору.

Уж слишком надежно оно в самых далеких глубинах души было упрятано от всех тех нескромно любопытствующих, чужих глаз.

Человек – он собственно так оказывается весь, как он есть, полностью на ладони, только при самых же экстремальных обстоятельствах, которые при всем том подчас будут совсем ведь до чего ежесекундно крайне опасны для самого, так сказать, его физического существования.

И именно подобным образом, а вовсе-то никак и близко не иначе (в момент всей величайшей уж своей необычайной радости) почти всякий тот или иной индивидуум всецело и раскрывает все сокрытое в наиболее дальних уголках его души.

И вполне это как есть, собственно, и происходит до чего на редкость более чем весьма полновесно и крайне этак многозначительно до чего же всецело самым всеобъемлющим образом.

Но таковым тому быть разве что лишь в совершенно уж немыслимо страшное время и впрямь-то без тени сомнения действительно выпавших на чью-либо долю вовсе совсем и немыслимых во всей своей чудовищной суровости жизненных испытаний.

И это как раз-таки тогда какой-либо индивид сколь еще полноценно проявит всю свою самую настоящую суть, то есть то самое заветное, что до той поры было в нем более чем надежно сокрыто за всеми теми подспудными, внешними и, попросту говоря, крайне малозаметными факторами до чего неизменно одеревенелой и невзрачной обыденности.

2

А между тем довольно многие суровые передряги, если уж и вправду им вполне всерьез довелось сколь весьма и весьма до чего неприглядно выпасть на чью-либо изрядно прискорбную долю, и впрямь-то, полностью-то набело разом сотрут с человека все его, так называемое обыденное лицо…

Ему или ей быть ведь тогда теми, кто до самого дна порою испил совершенно бездонную чашу горя, а посему их сердцем и станет, затем заправлять именно тот внешний, попросту напрочь выедающий всяческую радость жизни тихий ужас.

Да и более чем вероятно, что в них тогда и разовьется сущая сиюминутная неуверенность во всяком своем грядущем завтрашнем дне.

Правда, не то чтобы с этим им действительно должно еще будет затем более чем удрученно жить всеми теми исключительно долгими, безмерно томительными годами, а тем более и вовсе вот нескончаемо длительными десятилетиями…

Однако до чего еще совсем же безукоризненно и безупречно многое будет зависеть как раз от того, а с кем это их вполне на редкость естественно и совсем безыдейно еще ведь сведет великая затейница и шалунья хромая судьба.

Она бывает зла, а бывает добра, да только нисколько не быть ей хоть сколько-то милостивой к тем, у кого за плечами было до чего немало лет самого так на удивление разноликого горя.

3

И именно это бы и надо фактически всем до конца твердо и до чего полноценно всецело же осознавать, глядя буквально на все в этом мире крайне этак невзрачно порою происходящее, откуда-то явно совсем и вправду со стороны.

И попросту нисколько вовсе нельзя взирать на все то, до чего и впрямь неправедно творящееся во всей этой жизни, разве что лишь со своей до чего невообразимо высоченной колокольни.

Однако вот те самые идеалисты-максималисты, эти яростные потребители чьего-либо разве что неизменно уж всегда лишь только чужого литературного творчества, ничего иного вокруг себя, кроме этих двух наиболее действительно явных цветов, даже и в самой непосредственной близости от себя нисколько и близко уж совершенно не различают.

Черное и белое – это все, что они хоть сколько-то вообще взвешенно и конструктивно способны более чем наглядно узреть во всей той весьма и весьма до чего многоплановой человеческой натуре.

Причем все, то довольно-таки искренне яркое, но никчемное, что всем своим пышным цветом до чего еще объективно кое-кому разом покажется чем-либо ни в едином своем глазу вовсе-то никак не белым…

Однако коли при всем его более чем низменном мраке оно сколь непременно пройдет перед их внутренним взором, как нечто нисколько и близко вовсе не черное – уж тогда, безусловно, в их-то здравом уме оно отныне далее будет совсем отчетливо вот заштриховано как нечто, без тени сомнения, сугубо как есть строго коричневое…