ПИОНЕР Array - Пионер, 1953 № 06

Появление Алёхи Круглова рассеяло все сомнения. Алёха приблизился к офицеру, весь изогнулся и сказал заискивающим, слащавым голосом:

- Доброго здоровьица, Виктор Николаевич! Вас и не признаешь в таком обличье!

- Что, удивлён? - засмеялся офицер. - Давно я этот мундир не носил!…

Да, несомненно, это был отец Эдика. Ребята придвинулись поближе к крыльцу.

- Как же вас величать теперь прикажете? - угодливо спрашивал Алёха. - В звании-то каком находитесь?

- Называй «господин майор».

- О-о!… - изумился Алёха. - Майор! Быстро это вы!

- Ну, не так уж быстро! - снисходительно ответил Гердцев. - Двадцать лет службы в германской армии!…

- А как же?… - Алёха не договорил: он тоже многого не понимал.

- Что как? Как я в финотделе работал или как в вашу тюрьму попал? - Гердцев самодовольно расхохотался. - А ты и вправду думал, что я тогда на лыжи позарился! Просто в тюрьме от большевиков удобнее было скрываться. На воле меня ещё поймали бы. Вот я и придумал этот трюк с лыжами. Не плохо? - Гердцев снова захохотал.

- Сегодня зайдёшь ко мне, - начальственным тоном приказал он Алёхе. - Поговорить надо…

- Слушаюсь, слушаюсь, господин майор! - кланяясь и чуть не приседая, говорил тот. - В нашем усердии не извольте сомневаться!…

- О чём это они?

- Кто их знает! Одно слово - гады. Пойдём поглядим, что там делается, - предложил Лёнька.

Мальчики снова пробрались к окну и заглянули внутрь избы. Посреди комнаты стояли Егор Зыков и Васёк Грачёв. Руки их были связаны. За столом, покрытым зелёным сукном, сидел краснорожий толстый гитлеровец, такой толстый, что шея его вылезала из тугого воротника, как из квашни перестоявшееся тесто. По обе стороны от толстого гитлеровца сидели двое в военной форме. Один из них что-то писал, а другой допрашивал. Васёк отвечал, но так тихо, что разобрать было невозможно.

Вскоре в избу вошёл Гердцев. Он уверенно прошёл вперёд и уселся на свободный стул. Среди женщин, теснившихся в избе, Лёнька узнал мать Васька, тихую и робкую женщину. Испуганными глазами, чуя недоброе, глядела она на всё происходящее.

С крыльца донёсся голос Алёхи.

- Вам что было сказано?! - кричал он. - Всем во-время явиться на суд. Значит, заходите в помещение, присутствуйте. Я что говорю?

Стоявшие около крыльца неохотно стали заходить в избу.

Стало ещё теснее. Ребята больше не могли ничего разглядеть.

Вскоре из открытых дверей повалил народ. Суд кончился. Многие женщины плакали.

На крыльце под конвоем солдат появились Васёк и Егор. Оба бледные, ни кровинки в лице. Увидев ребят, Васёк, как всегда, застенчиво улыбнулся.

- Ну что там? Что? - спрашивали ребята.

- Да отвяжитесь вы, и без вас тошно! К расстрелу присудили. Страх-то какой! - Молодая женщина в ужасе закрыла лицо руками.

Лёньке показалось, что у него остановилось сердце. Васька и Егора приговорили к расстрелу! За что? Не может этого быть!

За солдатами вышел Гердцев. Он что-то приказал ефрейтору - это был тот долговязый, который сорвал у Лёньки пионерский значок. Ефрейтор вытянулся, выслушал приказание и козырнул.

Связанные комсомольцы стояли на ступеньках. Губы Егора были плотно сжаты. Лёнька видел, как он наклонился к Ваську и что-то шепнул ему на ухо. Васёк кивнул, и глаза его загорелись.

Тем временем ефрейтор отдал команду солдатам. Один из них толкнул Егора в спину. Ефрейтор указал рукой в сторону Гречнёвки: иди, мол. Тут Егор весь как-то сжался, пригнулся и вдруг, выпрямившись, как пружина, с неистовой силой ударил ефрейтора головой в подбородок. Гитлеровец упал навзничь.

- Бейте их, гадов! - громко крикнул Егор. - Да здравствует Сталин! Прощайте Това…

Егор не закончил фразы: солдат ударом кулака сбил его с ног.

А Васёк тоже, словно очнувшись, кинулся на врагов.

Солдаты плотным кольцом окружили комсомольцев и поволокли их к Гречнёвке.

Толпа оцепенела. Люди с ужасом прислушивались к чему-то страшному, что вот-вот должно было произойти.

Лёнька услышал чей-то крик, тоскливый, пронзительный. Следом совершенно отчётливо прозвучала очередь автоматов, а через мгновенье раздалось ещё несколько отдельных выстрелов…

Ошеломлённые и подавленные происшедшим, ребята не помнили, как добежали до Быков.

Дома матери не было. Лёнька забрался на нары и так пролежал до вечера.

В начале ноября в Быки приехал на подводе Алёха Круглов с двумя гитлеровцами - горбоносым ефрейтором и переводчиком. Гитлеровцы сделали Алёху старостой, и о‹н этим гордился.

- Эй, вы! - начальственным тоном покрикивал он на колхозников. - Собирайтесь все на один край. Разговор будет.

Неподалёку от голиковской землянки собралось человек двадцать. Алёха оглядел присутствующих, поправил картуз и, непонятно зачем, потянул за ушки новые сапоги, выставив при этом ногу далеко вперёд.

- Немецкими сапогами хвастаешь! - крикнул кто-то из толпы.

- Но, но, вы!… - прикрикнул Алёха. - Не очень-то! Почему мужиков мало?

Действительно, собрались почти одни женщины.

- Мужики где? - переспросил Алёха.

- А кто их знает. По своим делам, знать, ушли, - неопределённо ответили из толпы.

- Дела сейчас одни! - гаркнул Алёха. - Господин комендант приказал всем в деревню ехать. Чтобы ни единой.души в лесу не оставалось. Собирайтесь и трогайтесь. Два дня вам сроку…

Потолкавшись ещё немного в Быках, Алёха с фашистами уехал назад. Лукинцы поговорили, поспорили и решили никуда пока с места не трогаться.

Через несколько дней в Быки снова приехал горбоносый ефрейтор с переводчиком и двумя солдатами. На этот раз Алёхи с ним не было. Переводчик спрыгнул с телеги, остановил идущих ему навстречу женщин и сказал:

- Ви имаете приказ ехать назад деревня. Почему ви сидите в.лес? Значит, ви есть партизаны. Завтра ми будем ваша… как это… эрдхюте, да… на ваша земляные дома бросать граната. Герр комендант предупреждайт вас на последний раз.

Волей-неволей пришлось всем возвращаться в деревню. Почти все разместились в своих избах. Только в три крайние хаты гитлеровцы не пустили хозяев. Эти дома стояли неподалёку от ручья, и ребята неведомыми путями узнали, что там разместились то ли штаб немецкого полка, то ли солдаты карательного отряда. К этим домам близко никого не подпускали.

Когда Голиковы вернулись домой, они застали в избе только одного солдата. Вид у него был добродушный. Он сидел на скамье в нижней рубахе и всей пятернёй чесал волосатую грудь. Солдат был немолодой, сквозь жидкие, белесо-рыжие, коротко подстриженные волосы на затылке просвечивала изрядная лысина.

- А, буби! - воскликнул он при виде Лёньки.

Солдат поднялся, потянулся, как ленивый кот, и сказал ещё что-то. Лёньке запомнилось только слово «буби», которое солдат часто произносил, пытаясь разговаривать с Лёнькой. Так и прозвали солдата Буби и только потом узнали, что по-немецки это слово означает «мальчонка».