Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

В этот город, что встал на болоте,
Белой ночью явились они
Погостить у знакомых полотен —
И опять раствориться в тени.

Шагаю ли, солнцем обласкан,
Бреду ли сквозь дождь моросящий,
В дома стороны Петроградской
Я всматриваюсь все чаще —

В бесхитростную эклектичность,
В нарушенную монотонность,
В уютную асимметричность,
В тревожную незавершенность.

На стенах — звериные морды,
Русалки с улыбкой усталой, —
Как накипь на стенках реторты,
Где варево века вскипало.

Вглядеться в изогнутость линий,
В растительно-зыбкий орнамент —
Поля стилизованных лилий
Качнутся, заходят волнами.

И дух перехватит, и тело
Подернется кожей гусиной, —
Былое к тебе долетело
Щемящим ознобом Цусимы...

Не перед своим ли закатом
Я новое нечто приметил
В загадочно-витиеватом
Модерне начала столетья?

Он был в свое время осмеян,
Строительной классике вызов, —
Но вьются невинные змеи
У плавно-капризных карнизов.

И прячутся грустные дамы
В своих травянистых прическах —
На лицах блокадные шрамы
Залечены серой известкой.

О зодчество! Память о тех, кто
Могильной взошел муравою...
Что снилось тебе, архитектор,
Пред первой войной мировою?

Твои потаенные мысли,
Наяды твои и дриады,
Как ветром гонимые листья,
Летят, облепляют фасады.

Я, словно в прозрении неком,
Шагаю, дивлюсь, наблюдаю —
И в детство двадцатого века,
Как в море, впадаю, впадаю...

Стареют нынче вещи со скоростью зловещей,
Взяла, взяла их мода в безжалостные клещи.

Портной, дизайнер, зодчий на выдумки охочи —
А жизнь вещей с годами короче и короче.

Ах, мода-чаровница, коварная резвушка, —
С утра она девица, а к вечеру — старушка.

При первом одеванье стареют одеянья;
Устаревают зданья в процессе созиданья.

Служа людской гордыне, мелькают макси, мини;
Панбархат и дерюга спешат сменить друг друга.

Дряхлеют все предметы, отставшие от моды:
На свалках спят буфеты, на слом идут комоды.

В жилые кубатуры, блестя от политуры,
На ножках рахитичных вбегают гарнитуры.

Изделья-модерняги в дома вступают бойко —
Не ведают, бедняги, что всех их ждет помойка.

Вещей собачья старость, их ранняя усталость
Наводит на раздумья и может вызвать жалость.

Но все же я старенья предметов и строений
Оплакивать не стану в своем стихотворенье.

Портной, дизайнер, зодчий, бранить я вас не смею:
Стал век вещей короче — стал век людской длиннее.

Мы словно на подводы, на моды и на вещи
Свои сгружаем годы, чтоб нам шагалось легче.

На пустыре бугристом том,
Где мы играли в прятки,
Двенадцатиэтажный дом
Краснокирпичной кладки.

Я из весенней темноты
Гляжу в свое былое —
Крапиву вижу и кусты
Сквозь здание жилое.

Просвечивает сквозь фасад
Тропинка, где по снегу
Лет пятьдесят тому назад
Я без одышки бегал.

И слышу голос свой и смех
На пустыре косматом,
Где ты, невидимо для всех,
В минувшее впечатан.

...Здесь незнакомые живут,
Но вечно и всечасно
Все дети, что играли тут,
Присутствуют негласно.

Подмигни мне из вечности,
Друг забывчивый мой.
Из седой бесконечности
Просигналь по прямой, —

Не пора ль мне готовиться
В край, где встретимся мы,
Где ни сна, ни бессонницы,
Где ни света, ни тьмы?

Пусть в упрямости ослиной
Упрекнет меня иной, —
Мать святая Дисциплина,
До конца пребудь со мной!

На путях и бездорожьях
В боевые времена,
Где никто помочь не сможет,
Выручала ты одна.

И не раз ты, мне на благо,
В худшую из худших зим
Подбодряла доходягу
Грубым окриком своим.

Будь такою, как бывала,
Не чинись со стариком, —
От почетного привала
Отгони меня пинком!

Командирствуй безотказно
Средь житейской маеты
И над безднами соблазнов
Наводи свои мосты.

Без тебя мне будет горше.
Пребывай до склона дней
Беспощадной контролершей
Зыбкой совести моей, —

Чтоб вошел я ровным шагом
В ту таинственную тьму,
Где ни робость, ни отвага
Не помогут никому.

Ныне лекарства вступают на царство!
Дабы пресечь болезней коварство,
Лечится каждый, чуть занеможет;
Те, кто здоровы, — лечатся тоже.

В давние дни простуды и травмы
Сами лечили настоями трав мы, —
Ныне чуть что — надо ль, не надо —
Всяк вызывает лекаря на дом.

Стала царицей наук Медицина,
Скальпель в руках ее и вакцина;
Многие беды, многие хвори
Срезаны нынче ею под корень.

Тысячи слуг у нее безупречных,
Высится трон из полок аптечных;
С нею на троне том повседневно
Гордо сидит Гигиена-царевна.

Рыщут хворобы, как злые волки, —
Но в них вонзятся шприцы-иголки,
Вирусы вьются вспугнутой стаей —
Трудные годы для них настали.

Пусть погибают злыдни микробы,
Пусть покидают наши утробы!
Пусть все бациллы взвоют в испуге,
Пусть нас не жалят змеи-недуги!

О докторица, добрая мати!
О медсестрица в белом халате!
Вы нам несете выздоровленья —
Мы исполняем ваши веленья!

Стыд за другого — странный стыд,
Загадочный, особый,
В себе он вовсе не таит
Ни горечи, ни злобы.

Знакомый, сидя в кресле, врет
Безвредно и подробно;
Нелепостей — невпроворот,
И хоть бы голос дрогнул.

Стыдись — но слушай, верь не верь,
Но оборвать — неловко:
Вы ложью связаны теперь,
Как желтою веревкой.

Вы с собеседником своим,
Бесспорно, в чем-то схожи.
Ты вдруг краснеешь, будто с ним
Ты обменялся кожей.

Не дружим со змием зеленым.
Шашлык мы сегодня запьем
Дешевым вином некрепленым,
Почти не пьянящим вином.