Светлана Менделева - По одну сторону горизонта

Колюч и грузен чужой язык
И крепок чудесный грог…
Приветлив к путникам разных лиг
Гостиничный погребок.
Копчёный окорок, острый сыр,
Вина золотого блик.
Очаг на время, простой трактир —
К усталым ногам привык.

Здесь розов башенных стен кирпич,
И густ колоколен звон.
Лубок раскрашенный, но не китч —
Гравюра других времён.
А семь пробьёт на больших часах,
И ставни прикроет бар.
Всем на прощание: «Гуте нахт»,
А может быть, «Бон суар».

Давай же выпьем за то, чтоб так
И плыть нам, покинув док.
Пока хранит нас во всех портах
Нестрогий дороги бог.
Гулять по миру, что вечно нов
И нас никогда не ждёт.
Всем на прощанье: «Хороших снов»,
А может, «Лехитраот».

Знаешь, всё останется с нами.
Верба распустилась в бутылке.
Мы навечно ранены. В раме —
Мама с папой. Там, на развилке,
Нам чужие птицы кричали…
Но под крышей жили на даче
Белая голубка печали,
Синяя голубка удачи.

Хронос и Харон в этой лодке.
Мой отец в песках похоронен.
И теперь в солдатской пилотке
Дочь моя стоит, как в короне.
От химер пустыни незрячей
Ты её храни, ангел хрупкий,
Синяя голубка удачи,
Белая надежды голубка…

Жилкой голубой на ладони
Жизнь моя рисует картины.
У седой оливы на склоне
Сеть морщин в пыли Палестины.
Ничего не будет, как прежде.
Но мелькают в небе горячем
Белая голубка надежды,
Синяя голубка удачи.

Человек дождя, с бледной кожей,
У него глаза — в тон сирени.
Он сидит с другом, но, похоже,
Он живёт в другом измереньи.

Человек дождя — друг мой старый.
Он большой гурман и насмешник…
Но за ним тучи ходят стаей,
И ему смешон климат здешний.

Пузыри в окне и на луже,
А зима нежна и ненастна.
Он поёт не мне, он простужен.
Он глядит
В небо.

И, может, оттого
Ты слушаешь его,
Глаза прикрыв,
И слышишь капель дрожь.
Горяч его очаг,
А на его плечах,
Как плащ, стареет дождь…

Он курит свой табак,
А на его губах
Горька улыбка.
А в глазах вина.
Ему кричат «браво!..»
А женщина его
Летит в Париж одна.

Мимо рынка и духана,
Где приправы пахнут пряно,
На сверкающем сигвее
Едет юноша-хасид.
Взор его сугуб и светел.
Развевает пейсы ветер…
А над улицею летней
Дымка знойная висит…

У него кипа под каской,
У него душа под маской,
У него на всё подсказка —
В книге главной на земле.
Он летит, прямой и чёрный,
Гордой птицею учёной.
Он на белом на сигвее,
Как на белом на осле!..

От жары почти растаял
В небо вросший город старый.
Блудных кошек бродят стаи,
И качаются дома…
Правят нами бестолково
Жажда славы, сила слова,
Злого знания оковы,
Зной и горе от ума.

Мы всё ходим друг за другом,
Кто один, а кто с супругом,
В напряжении упругом
И в тумане по земле…
А он летит, прямой и чёрный,
Гордой птицею учёной.
Он на белом на сигвее,
Как на белом на осле.

Ах, подари мне веру, мой единоверец!..
Я мал, как заяц, и зол, как перец…
Я глуп, как маленький щенок,
Ах, если б я поверить мог,
Была бы ноша мне легка уже давно…
Но я в неведеньи пока, и мне темно.

Он, верно, инопланетянин.
Может, юпитеритянин, но пришелец, чёрт возьми.
А мы опутаны сетями и наполнены страстями
и не поняты детьми. Дрожит переплетенье нитей,
и комедия, взгляните, — повторяется века. Но вот горит
предохранитель, на мерцающем граните замыкается
строка.

Он, верно, даже гуманоид.
Не кивай на паранойю, я же вижу, он чужой. А мы, как
бабочки в альбоме, сжаты в божеской обойме, схожи
телом и душой. А мы — молекулы в потоке, но в белковой
массе только видно общие черты и отклонения орбиты.
А подробности убиты, и потребности просты.

Все суеверия и знаки,
притяжения и драки — тень атаки пустоты. Мы
предсказуемо жестоки, точим мелкие пороки, прячем
кроткие черты. Но валит снег, и из трамвая виден мост
и мостовая, занесённая пургой… А эти инопланетяне, эти
юпитеритяне надоели, дорогой.

Он, верно, инопланетянин.
Эти юпитеритяне — странный всё-таки народ. А мы
в заснеженном трамвае, света капсула живая по
лыжне скользит вперёд. А мы качаемся по кругу,
прижимаемся друг к другу, обнимаем облака. Пока хранит
предохранитель, на мерцающем граните не дописана
строка.

Мимо глядишь растерянно,
Дав догореть лету.
В темени, что до темени,
Места тебе нету.
На поводу, не по воду,
Ходишь, глаза прячешь
И по любому поводу
Плачешь, опять плачешь…

Он не тобою мучится
И не тебя помнит.
Есть у него попутчица
По темноте комнат,
Есть у него рассказчица,
Та ещё жар-птица…
То-то тебе и плачется,
То-то и не спится…

Склеишь судьбу не очень-то
Глупою мечтою.
Кто бы он ни был, доченька,
Слёз твоих не стоит…
Боль-то баюкать нечего,
Боль голодней волка.
Что там с любовью нежничать,
Нет от неё толка.

Когда я уйду,
Заплачет каждый о себе. И пусть
Рассвет покажется размыт и пуст.
И сердце, выдохнув грусть,
Собьётся с ритма.
Ангелы вдруг
Ко мне слетят из мрака с нотами в руках —
Два негра в белых фраках. И на облаках
Только для вас
Мы будем петь джаз.

Когда я уйду,
Ни на минуту не замрёт поток.
И Бог на счётах подведёт итог.
Но слёзы в ваших глазах
Его направят руку.
Мой коллектив —
Два негра в белых фраках, словно негатив,
Едва коснутся клавиш, душу в рай впустив.
И только для вас
Мы будем петь джаз.

Когда я уйду…
Я вам верну от всех сердец ключи.
Меня жалеть, поверьте, нет причин.
Ещё глаза горячи,
Но сохнут слёзы.
Ангельский бэнд —
Два негра в белых фраках, два моих крыла.
Их седина безукоризненно бела.
С ними для вас
Мы будем петь джаз.

Под лепестками нот протекает
Ночи цветной река…
Сутки толкая, стрелки стригут века.
Утром на сцене серые тени,
Заспанный контрабас.
До воскресенья нам остаётся
Джаз.

Что происходит на свете?
А просто зима.
Громы и молнии город качают, играя…
Вы полагаете, всё это точно Израиль?
Я полагаю, синоптики сходят с ума.